"Дайте мне свободу мышления, познания, веры и свободного убеждения, согласно моей совести, выше всех других свобод". Джон Мильтон. 1608-1647

А. Собор и религиозная свобода

Возможно, что именно вопрос о религиозной свободе, был наиболее "горячим" или "холодным" пунктом на повестке дня заседаний Собора.

Это вопрос, вокруг которого происходила ожесточенная борьба. Наконец, был принят текст декларации, предусматривающий религиозную свободу. Прежде всего автор рассматривает вопрос внутренней религиозной свободы в самой католической церкви. Затем развивает мысли относительно "традиционной католической доктрины" о религиозной свободе. После анализа учений нескольких последних пап, автор представляет читателю "новую католическую доктрину, а также анализ самой декларации Собора.

"Свобода" - это одно из наиболее многозначительных слов, один из главных терминов, который фигурировал в течение всех заседаний Второго Ватиканского Собора. Многие люди рассматривали как главную задачу Собора - оглашение прав человеческой свободы, свободы, как в пределах римской церкви, так и вне ее. Большое число отцов Собора, где выделялись американские иерархи, старались провести на Соборе либеральное заявление по вопросу религиозной свободы, в то время, как другие стремились использовать Собор и куриальные механизмы для блокирования этой декларации.

Эта борьба без сомнения, дала настройку заседаниям, ход которых со вниманием изучали большинство некатолических наблюдателей на Втором Ватиканском Соборе.

То, чем является экуменизм для германцев и голландцев; коллегиальность для французов и бельгийцев; ортодоксия для испанцев; и Св. Канцелярия, папская верховная власть для итальянцев и Курии; общественное правосудие - для латиноамериканцев и африканцев - тем является религиозная свобода для северо-американцев. Богослов отец Иоанн Кортней Муррей назвал проблему религиозной свободы "американским теологическим сюжетом Собора". Кардинал Кушинг зашел так далеко, предсказывая, что "Собор мог бы потерять свое лицо", если бы не оправдал надежд и не одобрил заявления, благосклонного к вопросу религиозной свободы. Возможно, пожилой кардинал был недалек от правды.

Взгляд, провозглашенный некатолическим лагерем, сводится к тому, что папство остается врагом свободы. Для некатолического наблюдателя кажется чем-то очевидным, что злоупотребление властью, ограничение внутренней и внешней свободы, было и остается делом Рима. Даже многие римские католики считают свою церковь "святым тираном". Во дни Реформации ставилось ударение на бессмертие жены, облеченной в порфиру и багряницу из 17-й главы Откровения.

В последующие столетия эволюции папства в направлении усиления всемирного учреждения часто обвиняется Рим в создании централизованной системы власти, приписывающей себе безошибочность, власти религиозного абсолютизма, устранившей свободу в своих собственных рядах и ограничивающей и постоянно угрожающей свободе других, и, как таковая, представляет очевидную угрозу всякой свободе. Секретариат по Делам Единства Христиан под давлением всеобщего мнения подготовил именно такое заявление. Однако оппозиция оказалась очень сильной, а поэтому рождение Декларации относительно религиозной свободы напоминает тяжелое рождение ребенка. Силы, противодействующие религиозной свободе, отчаянно старались умертвить этого "ребенка свободы" прежде, чем он родится.

В Ватиканской Декларации о Религиозной Свободе совершенно не упоминается о религиозной свободе внутри самой католической церкви.

И действительно, удивительно, как очень мало сказано во время прений на Соборе относительно религиозной свободы. Один из отцов Собора в своем выступлении 25 декабря 1965 года выразился, что "проблема религиозной свободы не касается отношений человека к Богу и к истине, а также отношений между верующим и церковными властями, но она относится к личным отношениям между людьми в кругу светского общества". С другой стороны, вопрос религиозной свободы является чем-то новым и важным для внутреннего положения католической церкви, что впоследствии должно вызвать перемену отношений между мирянами и иерархией, а также между епископами и низшим духовенством. Отсюда вытекают два актуальных вида религиозной свободы: свобода внутри и свобода извне. Личная внутренняя свобода, согласно убеждениям совести, является чем-то основным и неотъемлемым для истинной христианской зрелости, именно тем, что позволяет вполне удовлетворить требования Божьей любви. Эта внутренняя религиозная свобода должна обязательно помочь свободе, исходящей из боязни, из "духовного беспокойства" и из клерикального давления. Декларация касается только частично проблемы "психологической свободы", избегая непосредственной дискуссии. Разве психологическое давление не остается тем же самым элементом, который в прошлом очень часто не принимался во внимание и пренебрегался во внутренней церковной жизни католицизма и в папстве? Именно римо-католический автор подтвердил факты, что "католицизм ограничивает и насилует человеческий дух". Тот же автор добавляет, что "насилие совести не является каким-то исключением",- и единственный вид послушания... требуемый в католическом воспитании - послушание подобно тому, какое требуется от овец по отношению к их власти". (Хаугтон. Роземери, "Сомнения относительно римского католицизма", 1964 г. 1137 135 стр.).

С другой стороны, с твердой уверенностью можно подтвердить, что значительное число обращенных в католицизм приходит в эту церковь, потому что желают, сознательно или несознательно, освободиться от ответственности пользоваться внутренней свободой, страшась даже мысли о личном приобретении совести. Эти люди желают отказаться от личной ответственности и от внутренней свободы в пользу послушания власти, предпочитая себе пассивную роль и пользуясь правом утешения через священника и церковь.

Вопрос внутренней религиозной свободы "верующего" кажется как бы зажатым в какую-то стандартную матрицу навыка послушания и непроверенной веры. То, чего католик в действительности не делает,- это не подвергает обсуждению решений или объявлений папы. Преподаватель истории и доктрины католицизма в университете в Яле, лютеранин Георгий Линдбек сказал: "В современном римском католицизме папа так высоко превознесен, что не не соглашаться с ним публично даже в вопросах, которые канонически допустимы,- рассматривается как "неразумный поступок" (Георгий Линдбек. "Диалог относительно пути". 1965 г. 28-29 стр.).

До Второго Ватиканского Собора католические епископы и Курия довольно бурно преодолевали все то, что могло бы привести к внутреннему несогласию и вызвать какое-нибудь сомнение.

Энергично устраняли всякий критицизм, укрывали разные проекты реформ. Епископы осуждали ксендзов, которые очень много выступали, переживая публично о "переходе" границ дозволенной формулировки. Католическое каноническое право и дальше налагает суровые ограничения на католических ученых и писателей, занимающихся философией, религией, историей церкви, библейским тематическим изучением. Именно здесь особенно далеко продвинулся процесс "предварительной цензуры". Все печатные высказывания в этих вопросах, прежде чем предстать пред публичным мнением, должны получить одобрение епископа, чтобы определить, какие формулировки содержат доктринальные ошибки, могущие повредить вере и моральности католиков.

Другим аспектом этих ограничений в сфере внутренних свобод была процедура вторичной цензуры, известная под названием Индекса Запрещенных Книг (последний раз оглашенного в печати в 1958 г). Некоторые книги были запрещены лишь потому, что их считали "оскорбительными для набожных ушей", но как сказал один католический историк "уши набожных людей иногда бывают чрезвычайно длинны" (Г. П. Р. Финберг. "Сомнения относительно римского католицизма", стр 95). Принимая во внимание имена авторов, труды которых оказались в индексе, этот список представляет собой документ позора, как в области истории и философии, так и в области литературы и науки. Католики, читающие что-либо из этих литературных шедевров, находятся под угрозой серьезной "духовной"опасности, потому что кто "сознательно" читает запрещенные книги, тот автоматически подлежит суровому наказанию - отлучению от церкви. Удивительно, что имена некоторых величайших литераторов находятся рядом с неизвестными именами графоманов (графомания - болезненное пристрастие к сочинительству).

Кто не слышал о знаменитой Священной Канцелярии, которая вплоть до Второго Ватиканского Собора была современным эквивалентом Инквизиции? Почти до последнего времени эта Канцелярия действовала, как прокурор, защитник и судья тайного трибунала, пользуясь тайной процедурой при проведении тайных процессов. Св. Канцелярия "была наиболее арбитральным трибуналом в цивилизованном мире". Для Второго Ватиканского Собора наступил мрачный день, когда кардинал Фрингс вскрыл скандальные и могущественные методы "Св. Канцелярии".

Многие католики признают, что Рим ограничивает свободу действий и инициативу в своих собственных рядах. Значительно ограничена научная и теологическая мысль, подавлена внутренняя критика. Как мысли Галлилея, так и современные труды Тейлхарда Чардин, которые не разрешалось печатать при его жизни,- окружала мученическая атмосфера. Религиозно-научные труды Тейлхарда должны были лежать на столе. "Есть епископы, которые не разрешают виднейшим богословам выступать в их парафиях ни с какими докладами. Имеются монашеские ордена, которые без всякого чувства угрызения совести закрывают уста своим членам" (Финберг. "Сомнения относительно римского католицизма", стр. 102). Доказательства таких ограничений религиозной свободы в рядах римских католиков поражают своим числом и красноречиво говорят сами за себя. Механизм репрессии применялся, чтобы "заглушить" всякое разногласие", а один мирянин-католик выразился, что все это достигалось даже "при помощи отлучения от церкви, санкции тайных решений, клерикальных проклятий, а также с помощью писем подозрительных лиц" (Иоан М. Тодд. "Сомнения относительно римского католицизма", стр. 43-44). Игнатий из Антиохии, способствовавший во II столетии утверждению монашеской епископальной власти, выразился, что если бы церковь назвала черным белое, он признал бы это правдой и назвал бы черным. Это обыкновенная слепота, обычное лакейство, обычный путь религиозного блуда. В настоящее время физическое насилие прекращено, но моральное и эмоциональное давление, как это видно, остается и действует со всей своей силой.

Достойно сожаления отношение к духовным лицам, оставившим свое священство,- это небольшой, но видимый показатель этого положения. По отношению бывших духовных лиц руководство церкви занимает позицию, которая в обращении с ними исключает милосердие и всякую снисходительность. Становится ясным, какая религиозная свобода царит в интеллектуальной и духовной папской тюрьме.

В течение долгого периода времени все католики переносили серьезное преследование со стороны католической цензуры. Протестанты правильно понимали, что власть католических епископов не представляет собой ничего другого, как карикатуру проповеднической власти.

В настоящее время много католических голосов присоединяются к хору, стремящемуся к увеличению внутренней свободы, свободы слова и действий. В одной из подобных деклараций, изложенных отцом Л. Маккензи из Чикаго, высказывается убеждение, что свобода в лоне католицизма заслуживает такого интереса, как и религиозная свобода в обществе. Он добавил: "Истории поражения церкви в области непринужденного и ясного определения религиозной свободы сопутствовала история поражения на поле и применения членами этого личного достоинства права решения, которое им, как христианам, принадлежало и принадлежит" ("Христианский век" 23 марта 1966 г. 378 стр.). Легче, конечно, управлять при автократической системе (автократия - неограниченная личная власть), но религиозное общество должно исключать всякий произвол и насилие. Иногда может быть "легко" окружить верных овец церковной стеной, изолирующей их от мира. Иногда такой поступок может оказаться эффективным мероприятием, вместо того, чтобы проявить поступок, который привел бы этих людей на пажити христианской свободы и накормил бы их Словом Божиим. Иногда легче и более просто преследовать, чем руководить; громить еретиков, чем проповедовать Евангелие, призывать на помощь светскую власть и т. д., но трудно соглашаться с тем, о чем думал Христос, когда говорил: "Будьте Мне свидетелями", "Поэтому идите и научите все народы", а также "Познайте истину и истина сделает вас свободными".

Консерваторы из среды католиков высказываются за продолжение авторитетных, монархических, папских и епископальных правлений, с целью - как они говорят, укрепления "единства" церкви и "солидарности" с доктриной... За то "либералы" желают большей свободы мысли, исследований, сочинений, действий и критики; они желают двигаться в рамках власти менее автократичной и хотят, чтобы эти рамки были более эластичными. Они чувствуют, что цензура и ее действия, особенно издание индекса, привели ее, по крайней мере, к поражению.

"Желая оградить верующих щитом, охраняющим их от заблуждения", уничтожается не только то, что ортодоксальное, но так и все новое и оригинальное. Иногда духовные личности боятся взяться за перо, иногда колеблются выступить, особенно тогда, когда нужно сожалеть о церемониях и тенденциях находящихся в их церкви или даже осудить. Почему духовные лица и образованные католики-миряне не могли бы быть как взрослые, как люди, имеющие право мыслить и действовать, без опасения быть подвергнутыми гневу епископов, без опасения "высылки" в Латинскую Америку" (мы здесь имеем в виду дело отца Берригана).

Недавно папа Павел VI призвал духовенство проявлять "сыновнее и разумное послушание", а апостольский делегат папы в США архиепископ Эгидио Вагноззи получил указание доказать, что клерикальная свобода основана на охотном исполнении директив иерархии, а академическая свобода является синонимом учения, которому учит католическая церковь. Разве это не является "тот вид свободы, который характеризует всеобщее господство?" (Джорнет Кан. Свобода в католической церкви. "Христианский век", 13 апреля 1966 г. 463 стр.).

Даже во многих католических кругах созревает убеждение, что атмосфера свободы вероисповедания, культа и формулировок религиозных убеждений всякого человека представляет собой самый трудный для отваливания камень на пути к утверждению, развитию и распространению истины, а также религиозной организации. Ответ человека на призыв Божий должен быть свободным. В этом служении ничего не должно стеснять его. Между повелением Бога искать истину и религиозной свободой находится важный союз, потому что первое по необходимости поддерживает второе. Когда нужна церковная власть - а кто возразит, что соблюдение некоторых форм внутри церковной дисциплины имеет основное значение, она должна быть в большей степени властью творческого действия, основанной на конструктивном взгляде извне, чем властью ограничения и репрессии, заботящейся о безопасности и применяющей средства безопасности, опираясь на свои глубокие сокровенные взгляды.

Один из видных представителей прогрессивной католической теологии Ганс Кюнг из университета в Тюбингене сказал о католицизме после окончания свободного периода: "Как люди могут считать достоверной весть о свободе римо-католической церкви, когда эта церковь не является местом свободы свобод?" Ватиканская "декларация" религиозной свободы содержит некоторые прекрасные определения, касающиеся религиозной свободы, но они звучат более теоретически, чем имеют практическое применение.

В течении ряда лет становилось все более ясным, что католическая церковь переживает какой-то "кризис власти". Доктор Кюнг признал, что действительный кризис власти, основанной на послушании, наступил во время Ватиканского Собора. Все большее число ксендзов не удовлетворено положением, оказывая пассивное послушание воле своего епископа. Они не желают быть дальше только слугами или сотрудниками епископа. Они желают действовать, а Второй Ватиканский Собор еще более побудил к этому их желание. В монастырях и конвентах многие религиозные люди задают вопрос: "Не дает ли каноническое право и обеты послушания их начальству чрезмерно строгий контроль над подчиненными им людьми, особенно в недуховных вопросах? В прошлом католиков-мирян духовные отцы считали детьми, а от детей ожидают слепого послушания своему отцу. При такой постановке вопроса всегда угрожает серьезная опасность, что церковное "положение отца" будет заменено чем-то таким, что начнет навязывать свои собственные взгляды и злоупотреблять своей властью. Такой взгляд достоин сожаления, но на нем покоится вся католическая монархическая епископальная система, выливается в догмат непогрешимости папы - неизбежная степень исторической эволюции этой системы. В конечном результате эта власть приобрела правовой характер и сосредоточилась на самой себе вместо концентрирования на Боге: а также подчинила церковь Учительскому Управлению вместо подчинения вдохновенному Слову Божьему.

В настоящее время имеется много признаков, указывающих на разногласие между патерналистским господством и личной ответственностью. Результатом такого разногласия должно быть коренное изменение отношений между экклесиастическим начальством и подчиненными. Уже теперь епископы осознают необходимость проведения такого коренного изменения.

В новой обстановке, когда духовенству и богословам предоставлены более широкие возможности говорить и действовать, одновременно расширяя такие права мирян, можно ожидать роста критики, именно с момента, когда не имеющие до настоящего времени голоса духовенство и встревоженные руководители церковного прихода освободились от епископальной рубашки и смогут сказать что-либо от своего имени.

Для некоторых епископов настали тяжелые времена. С каждым разом им все труднее приспосабливаться к новым явлениям католической жизни: слышатся жалобы, что "теперь нет ничего святого в этой новой обстановке свободы, которая охватила католическую церковь". Об освежающей обстановке свидетельствует высказывание одного из прелатов Собора, который недавно сказал: "Когда Монтини (папа Павел VI) пришел в Рим, я противостал ему публично, потому что он был не прав". В католической церкви в период, предшествующий Второму Ватиканскому Собору, подобное поведение никто бы не терпел. Оппозиция по отношению папы рассматривалась как оппозиция церкви, а критика церкви была равнозначна противодействию Христу и во всем этом подчеркивалась опасность, граничащая с богохульством.

В различных кругах в настоящее время прилагаются усилия, чтобы освободить от оков католическую прессу, особенно официальные епархиальные издания, которые очень часто (хотя не всегда) стеснены директивами консервативных епископов. Католики настаивают, чтобы иметь собственные "домашние органы" и сервис новостей. Донис О. Брайнер недавно писал в Лондонском журнале "Зе Таблет" (Дневник), что если некатоликам разрешено свободно вести дебаты и дискутировать о вопросах, касающихся поисков истины религиозной, то как можно отказать в праве такой же свободы католическим массам?" (Донис О. Брайнер.

Возрастающая роль католической прессы.

"Зе Таблет" 23 апреля 1966 года 469 стр.).

Такая авторитетная личность, как кардинал Франциск Кениг из Вены, выступая на встрече с католическими журналистами 7 и 8 ноября 1965 года относительно "свободы информации", подчеркнул нужду в большом объеме внутренней свободы для некатолической прессы и признал, что не всегда католический журналист, который хочет что-нибудь сказать, должен обязательно ожидать одобрения своего епископа или вести из Рима. Он должен критиковать тогда, когда чувствует в этом необходимость, и настаивать, когда считает нужным настаивать.

Возможно, что он должен быть устами и ухом своей церкви.

Нельзя допустить, чтобы уста молчали, а уши были закрыты.

6 декабря 1965 года, точно за два дня до окончательного закрытия заседаний Второго Ватиканского Собора Павел VI издал по своему личному побуждению (без инициативы Собора) папский декрет относительно Св. Канцелярии. В этом документе говорится о некоторых реформах относительно этой интеграции. Многие отцы собора и эксперты требовали конкретной, радикальной реформы Св. Канцелярии. Будущность покажет насколько предсказанные реформы будут основательными.

Однако кажется, что тиранический контроль Св. Канцелярии над моральностью и теологическими взглядами отдельных католиков будет уменьшен, и вся процедура и необыкновенные методы действий будут современными. Незадолго до опубликования папского декрета кардинал Хеенан из Вестминстера сказал группе журналистов в Риме, что в будущем "ученые будут меньше опасаться Св. Канцелярии, а в церкви будет больше преобладать свобода". Одна из папских реформ привела к изменению названия Св. Канцелярии, теперь это учреждение называется - Конгрегация по Делам Доктрины и Веры. Кажется также, что непроницаемая тайна, покрывающая заседания этого учреждения, не будет обязывать и лиц, обвиняемых в каких-нибудь преступлениях, но таковые будут иметь право избирать себе защитника. Новая политика по отношению к авторам, книги которых находятся в подозрении, не будет такой, как до сих пор. Согласно предусматриваемому положению такого автора пригласят, чтобы обсудить с ним данный вопрос и что служители Конгрегации предложат данному автору приготовить новое издание книги, в котором будут учтены подсказанные поправки. Кардинал Оттавиани, префект Конгрегации, измененного названия, заявил, что индекс никогда больше не будет издаваться, но останется как исторический документ. В индексе не будут более упоминаться книги, но вместо списка книг, по отношению которых Конгрегация огласит возражение, будут публиковаться от времени до времени отзывы, соответствующие применяемой теперь цензуры о кинофильмах с католической точки зрения. Кардинал Оттавиани напомнил о своей прошлой интегристской решительной непримиримости, но, однако, в своем последнем интервью, данном итальянскому еженедельному "Генте", признал, что Св. Канцелярия, применяя в прошлом процедуру авторитарной власти, имела "очень печальные" последствия.

С полной уверенностью можно сказать, что во время Второго Ватиканского Собора не провозглашено никакого "списка прав", относящихся к католикам лично. Неоспоримый факт, что некоторые цепи, лишающие католиков свободы мышления и действий, были удалены Вторым Ватиканским Собором, однако не все цепи упали или упадут в будущем, потому что это означало бы поражение католицизма. В сказанном выше мы подчеркивали, что это была та именно угроза, которой боялись католические противники религиозной свободы. Тем не менее, однако, когда католическая церковь открыла окна и в нее проникли свежие теологические веяния, вместе с ними в католическую жизнь проникли некоторые принципы свободы.

Огонь индивидуальной свободы тлеет долго среди старых строений, хотя и заливаемый кислотой старых структур, но пламя его не гаснет. Чувство человеческого достоинства, как дитяти Божьего, которое принадлежит каждой личности и является правом свободной принадлежности, представляется и навязывается католической иерархии. Ватиканский Собор одобрил данное Богом человеку чувство ответственности, повелевая ему слушаться своей совести. Если "человек связан повелением - слушать голос своей совести, это логически означает, что руководствоваться своей собственной совестью представляет собой право как в католицизме, так и вне его.

То, что мы говорим о религиозной свободе в пределах самой римо-католической церкви, может звучать не вполне приятно, но заявления, цитированные нами, написаны католиками-мирянами. Не приходится осуждать их за преувеличение.

Что касается религиозной свободы в мире, то традиционная католическая политика повелевала, чтобы везде, где католики составляют меньшинство, добиваться религиозной свободы, а тем, где они составляют большинство,- отвергать право вероисповеданий на внешнее проявление их убеждений. Традиционная католическая доктрина относительно религиозной свободы гласила, что истина располагает всеми правами, заблуждение лишено этих прав.

Хорошо известна теория о тезисе (никакой религиозной свободы тем, которые погрязли в заблуждении) и гипотезе (можно представить религиозную свободу некатоликам только на условии, что это будет служить для общего блага и где не указано применять репрессии по отношению неправильных вероучений) - составляет некий род интеллектуальной теории двойственности. Это двойственная теория наложила сильный отпечаток на католическую теологию и апологетику, повелевая одному и другому действовать в двух отдельных мирах. Таким образом католические богословы и апологеты должны были часто выступать в абстрактном мире тезиса, то опять проповедовать полезные теории и принципы в конкретном мире гипотезы, а практически применять исключения и применяться к определенным ситуациям. Желая как-то выйти из этого неверного положения двух миров и желая быть свободными от обвинений в неискренности и недостатке честного подхода к вопросу религиозной свободы,- католические прогрессисты выдвинули предложение, чтобы гипотезу признать тезисом.

При пересмотре всех выступлений, многих свободных дискуссий,- не трудно найти подтверждение старого психологического права: притеснение рождается от страха. Вполне очевидно, что те епископы, которые высказывались за религиозную свободу (например, из США и Германии), не питали никаких опасений, а если и проявляли их, то в незначительной степени. С другой стороны, Испанская иерархия, стоящая во главе оппозиции, противостоящей признанию полной религиозной свободы, отражала в себе дух смертельной опасности, которая может наступить в Испании, если даровать свободу незначительному меньшинству испанских протестантов. Вот типичное заявление представителей испанского духовенства: "Иногда вполне уместно запретить распространение заблуждения, когда оно может повредить тем, которые желают исповедовать учение, принятое от Иисуса" (кардинал Иосе Буено, архиепископ Севильи).

"Тезис о религиозной свободе подвергает серьезной опасности веру многих католиков" (кардинал Фернандо Кваирога, архиепископ из Синтяго де Кампостела, Испания).

Не трудно установить, по чьей вине эти "верующие" стали такими невеждами, что их силой нужно "отвлекать" и "держать" вдали от этой "опасности"? Какую инструкцию, какие указания они получают после этого? Кажется, господствует смертельный страх перед тем, чтобы реально мыслящие католики под влиянием чьего-либо внушения не вызвали скорого крушения баржи Петра. Такой взгляд наверное не приносит чести епископам, священникам и учителям, из которых большинство поступают таким образом, что католические массы не в состоянии выйти за пределы простой сельской набожности" (Михаил Бедоуре. "Сомнения относительно римского католицизма", 11 стр.).

В результате решающего голосования (1954 из 2216, принимающих участие в голосовании) Второй Ватиканский Собор одобрил 19/XI 1965 года долго обсуждаемый проект Декларации о Религиозной Свободе. Факт, что 13,4% отцов Собора проголосовало против (или вообще не участвовали во время голосования по полной схеме) показывает, что эта группа действовала с полной решительностью, руководствуясь сильным католическим сопротивлением по отношению к религиозной свободе, которой жаждет все человечество.

Эта оппозиция была хорошо организована, пользуясь поддержкой некоторых куриальных кругов, и даже, как это иногда наблюдалось, самого Секретариата Управления. Противники Декларации о Религиозной свободе зашли настолько далеко, что организовали общество отцов Собора, противников религиозной свободы. В 1965 году, когда проходила еще сессия Собора, известное испанское издательство (Эдито-Риаль Католико Эспаньоль) учредило даже специальную награду за лучший очерк, представляющий "опасность", возникающую по причине религиозной свободы. Во время Собора не было недостатка также и во всевозможных опасных приемах относительно религиозной свободы. С другой стороны, взлеты и падения обсуждаемого здесь документа разыгрывались на темном фоне событий, происходящих за кулисами, в атмосфере секретности. Этот элемент драматичности еще более заинтересовал публичное мнение проблемой хода дел Собора, связанных с провозглашением документа о религиозной свободе.

"Декларация "О религиозной Свободе" является, вероятно, самым трудным документом, который появился во время Собора. Первоначальный вариант схемы был подвержен пересмотру не менее семи раз. Один из редакторов текста, американский иезуит Иоанн Кортней Муррей заявил, что "этот документ составили: кровь, пот и слезы". Кто мог предполагать в сентябре месяце 1962 года, что состоятся четыре сессии и пройдет четыре года, прежде, чем документ о религиозной свободе получит окончательное одобрение и будет принят? Автор этой книги помнит, что сказал в первые дни Собора один из наиболее влиятельных кардиналов относительно религиозной свободы. Итак, этот архиепископ заявил, что он убежден, что удастся подготовить удовлетворительный текст, который понравится протестантам и что таковой будет одобрен еще до праздника Рождества (1962 года).

Встретив этого кардинала в зале Собора в последний день заседаний Собора, автор этой книги не мог удержаться, чтобы не припомнить ему о сказанном в первые дни Собора. Кардинал на это ответил: "Я не мог подумать, что одобрение текста документа о религиозной свободе займет столько времени"... Обладая трезвым оптимизмом, он добавил утешительное выражение, что в результате "мы получили лучший текст".

Желая лучше понять новую католическую позицию в вопросе религиозной свободы, хорошо было бы проанализировать учения последних римских пап. В действительности, сама Декларация конкретно подтверждает, что ее цель - развитие доктрин в этом вопросе. Современные католические представители религиозной свободы любят возвращаться в прошлое, к последнему 25-летию XIX столетия и начинать пересмотр таких позиций от Льва XIII. Это вполне понятно, потому что выгоднее начинать от Льва XIII, избегая таким образом, беспокойства, связанного с обсуждением эволюции католической доктрины о религиозной свободе. Лучше охватить период от "веротерпимости" Льва XIII до "свободы" Павла VI, чем возвратиться еще на несколько лет до Григория XVI (1831-1846) и Пия IX (1846-1878), которые считали свободу совести безумным притязанием. Современные прогрессивные католики пытаются забыть "Силлабус ошибок" Пия IX, заявляя просто, что он не остается правилом католической церкви, но представляет лишь полемический тезис, появлению которого способствовала враждебность антиклерикального королевства Пьемонта, а также итальянский национализм, пытавшийся устранить политические и территориальные корни папского государства. ("Силлабус или Список важнейших заблуждений нашего времени", опубликован 7 декабря 1864 года в энциклике "Вкванта кура" папой Пием IX). Ответ на эти мероприятия представляет борьба Пия, борьба за власть против национализма, либерализма и независимости от церкви. Однако никогда этот "Силлабус" не был отвергнут ради доброго дела. По традиции папы никогда не отвергают не осуждают учений своих предшественников, хотя бы эти учения были основаны на весьма ложных предпосылках и вели к неизвестно каким ложным предположениям. Позднейшие папы просто предпринимали другие решения, проповедуя совершенно другое, чем их предшественники, добавляя к старым заявлениям новые - другие по их содержанию, но никогда не высказывались против даже наиболее неправильных заявлений своих предшественников.

"Проблема, представляет ли "Силлабус" действительно католическую доктрину или не представляет, имеет лишь теоретическое значение, а практически - не существенно. Факт остается фактом, что на протяжении десятилетий этот "Силлабус" признавался как ортодоксальное католическое учение и что им пользовались для оправдания всяких ограничений человеческой свободы, а также как орудием религиозных преследований.

Учение Льва XIII (1878-1903) содержится в таких энцикликах, как: "Иммортале Деи", "Либертас" и "Дьютурнум". Из этих документов вырисовывается чрезмерно "патерналистический" образ государства. Государство должно провозглашать то, "что имеет связь с актами публичного культа", охранять и поддерживать католическую религию. Никакому правительству не разрешается предоставлять другому вероучению таких самых прав и полномочий, как католицизму.

Ни одно вероучение не может быть поставлено на такой высокий юридический пьедестал. С другой стороны, однако, разрешается разумная веротерпимость, исходящая из факта, что другие церкви "могут по важным причинам быть терпимы", а также, что вследствие "веротерпимости" можно достигнуть добра или избежать зла". "Таким же образом, церковь желает того, чтобы абсолютно никто не был принужден к принятию католической веры" (Иммортале Деи").

Принципы отделения церкви от государства были отвергнуты. Только католики имеют право и обязанность поступать согласно своей совести и почитанию Бога посредством внешних актов культа. Другие христиане имеют только обязанность, но права не имеют.

Пий XI (1922-1933) считал своей обязанностью защищать католическую церковь и тот абсолютный универсальный моральный порядок, который представляла церковь. Его понтификат как раз выпал на период появления и развития тоталитарных правлений. В своей энциклике "Мит Бреннен-дер Серге", он признал, что "человек, как личность, имеет данные ему Богом права, которые должны быть охраняемы от всякого вмешательства со стороны общества, пытающегося принудить его к оставлению этих прав и отказаться от них, а также оставить свои действия". Может показаться, что опасность, угрожающая римо-католической свободе в некоторых странах (особенно в нацистской Германии) будет решающим фактором, влияющим на развитие католической религиозной свободы совести. Все же (несмотря на это) в своем "Нон аббиамо бисогне" 1931 год) Пий XI осудил определение "свобода совести" как неточное, двусмысленное и часто объясняемое некоторыми, как синоним выражения "абсолютная независимость совести", выражение, которое папа признал "абсурдным для души, созданной и искупленной Богом". В этой же энциклике он истолковал "свободу совести", как позицию, осуществляющую два вида права: 1. Желание максимального духовного добра в силу научного авторитета Рима.

2. Помощь другим, участвуя в деле искупления путем сотрудничества с католической иерархией. Поэтому ясно видно, что право на религиозную свободу нашло у Пия XI применение только в узком смысле и он ссылается на нее только тогда, когда говорит о римо-католической церкви.

Во время Понтификата Пия XII (1939-1958) уже не подчеркивалась основная патерналистическая обязанность государства в руководстве гражданами, но ставилось ударение на значение и важность человеческой личности, как составного элемента единства общества. Основанием общественной и моральной жизни уже не было государство (как при Льве XIII), но скорее индивидуальные граждане, являющиеся человеческими личностями (обращение по радио в дни Рождественских праздников 1944 г.).

В 1953 году Пий XII произнес свою знаменитую речь на V Национальном Конгрессе Юристов Италии (6 декабря). Из этого выступления можно сделать следующий вывод, в нем были сформулированы и кристаллизованны некоторые общие принципы, а именно: 1. Только католики имеют право на религиозную свободу, как человеческие существа, потому что только католики владеют истиной.

2. Все некатолики имеют право на религиозную свободу, как граждане (но не по причине своего человеческого естества), и это благодаря действию юридических норм, служащих общему благу.

3. Никакое государство не может "положительно одобрить" права личности или групп на преподавание неправильных религиозных доктрин.

4. Однако, с другой стороны, центры управления не всегда несут ответственность и не обязаны в ликвидации проявления ошибок или зла. Другими словами, санкции по отношению некатолических учений должны быть подчинены "высшим нормам" всеобщего блага. Следовательно, в принципе, мы возвращаемся к папской позиции "веротерпимости" конца прошлого столетия.

Только Иоанн XXIII сделал реальный шаг в сторону религиозной свободы. В своей энциклике, озаглавленной "Пацем ин террис" ("Мир на земле"), папа Иоанн XXIII одобрил традиционный взгляд "всеобщего блага", но признал, что в настоящее время оно основывается на правах и обязанностях человеческой личности. Папа ясно поддержал право каждой личности в частном и публичном отдании чести Богу согласно велению "законной совести". Здесь сразу же возникает вопрос: "Как понимать эту законную совесть?" Во свете Второго Ватиканского Собора может показаться, что большинство отцов Собора склонны к позиции, что концепция "законной совести" относится ко всем людям: к тем, которые имеют "истинную" совесть, а также и к тем, совесть которых "погрязла в заблуждениях". Взгляды большинства Собора сводились сразу же к тому, что только римо-католики (следовательно, которые имеют истинную законную совесть и знают истину) имеют законную совесть. Это меньшинство провозглашает, что нельзя обосновать религиозную свободу некатоликов на их обязанности повиноваться голосу своей совести, но ее нужно обосновать на гражданском праве в сфере общего блага. Другими словами говоря, большинство Собора поместило доктрину Иоанна в более просторном контексте, в то время, как меньшинство суживает ее объем, что в действительности означает возвращение к доктрине Пия XII. Декларация Собора оставляет этот вопрос открытым, потому что она обосновывает религиозную свободу не на совести каждого человека, но на достоинстве человеческой личности.

Павел VI пошел по следам Иоанна XXIII, соглашаясь, что религиозная свобода представляет собой фундаментальное право человеческой личности. Его доктрина согласна с тем, что поддержал Собор: "Поскольку католики имеют право проповедовать свои религиозные истины, свою веру, настолько и некатоликам принадлежит право; их нельзя принуждать к принятию того вероучения, в истинность которого они не верят". (Обращение по случаю Рождественских праздников 1964 года). К тому же общее благо требует гражданского равенства всех граждан независимо от их религиозной принадлежности.

Что является основной католической доктриной, касающейся религиозной свободы во свете этой эволюции папского учения по этому вопросу? Какой является окончательная формулировка Декларации Второго Ватиканского Собора? Декларация Собора недвусмысленно признает, "что человеческая личность имеет право религиозной свободы" и что это право "должно быть" признано в законном общественном порядке, таким образом рассматривая его действительным гражданским правом. Декларация ясно гласит, что обсуждаемый здесь вопрос о религиозной свободе является вопросом свободы личности в обществе и государстве и вопросом свободы общества в религиозных вопросах. Необходимо помнить, что это лишь один из видов религиозной свободы (подумаем, например, о свободе акта веры,"свободе детей Божьих", религиозной свободе внутри церковной организации и т. п.). Тем не менее, наверно, здесь было уточнено это наиболее противоречивое право человека на гражданскую свободу в области религиозной, следовательно, право, которое люди обычно имеют в мыслях, когда говорят о "религиозной свободе". Таким образом, "религиозная свобода стала определением, имеющим некоторое основное практическое значение.

Из чего состоит это право "религиозной свободы?". Согласно содержанию книги "Второй Ватиканский Собор", оно означает иммунитет или охрану перед насилием в гражданском обществе". Нельзя впредь никакую личность "склонить к действию вопреки ее собственной совести". Это абсолютная основа.

Однако до этого места никакая личность не может быть "склоняема к действию согласно своей совести". Следовательно, это не абсолютная основа, потому что ее действие ограничивает "общественный порядок".

Декларация не касается глубины проблемы права распространять "ложные" верования и культивировать "ложную" пропаганду.

Она непосредственно не занимается этим вопросом. Декларация просто рассматривает организацию общества и говорит, что в ее рамках должна быть соблюдаема независимость человеческой личности. Это должны соблюдать: 1. Другие личности.

2. Общественные группы.

3. Гражданские власти.

Чтобы воспользоваться конкретным примером, стоит упомянуть, что Декларация не дает право работодателю угнетать и притеснять своих работников, которых он таким образом пытается склонить к перемене их религиозных взглядов, положение каждого человека не основывается на веротерпимости или почете, но представлено здесь ясно как право.

Согласно обзору до сих пор все выглядит очень хорошо.

Однако, читатель заметит сразу же, что это право - исключительно негативное право. Это право отнюдь не дает возможности повиноваться голосу своей совести и учить кого-нибудь в духе своих религиозных убеждений, независимо от "ошибочности их убеждений".

Это просто право, устраняющее принуждение в отношении перемены своих личных убеждений, чтобы не стать объектом внешнего давления личности, определенных групп или государства. Итак, принятая Вторым Ватиканским Собором Декларация "О религиозной свободе" не является правом для всех людей на свободное провозглашение других вероучений, но она представляет собой только иммунитет, запрещающий применять насилие в религиозных вопросах. Очевидно, что это не одно и то же. Доктор Г. Росси, секретарь Итальянского Сообщества Религиозной Свободы, очень просто изложил эту мысль: "Это необходимо понимать, как если бы католическая церковь говорила к протестантам: "Признаю твое право на то, чтобы не склоняли тебя оставить свое вероучение, но не признаю твоего права на провозглашение твоих религиозных убеждений". Принимая вопрос религиозной свободы только таким негативным образом, Собор несомненно, пытался избежать расхождения с традиционной католической доктриной, которая всегда придерживалась принципа отказа в праве некатоликам - проповедовать свое вероучение. Нужно признать, что сотрудники Секретариата по Делам Единства Христиан имели перед собой чрезвычайно трудную задачу (почти невыполнимую) - подготовку документа, поддерживающего религиозную свободу во свете практики и учения существующего до сих пор в римо-католической церкви. Как открыто заявил во время беседы, проведенной на факультете Вальденской теологии в Риме поборник схемы о Религиозной свободе, епископ Эмиль Деемет из Брюгге (Бельгия), "наибольшая преграда, стоящая на пути Декларации "О религиозной свободе",- было прошлое католическое учение. Нужно изумляться изворотливости этой "негативной" формулы, примененной в Декларации, которая протекает между всепожирающей Харибдой традиционных доктрин и чудовищной Сциллой, существующей до сих пор католической нетерпимости и преследований.

Если бы Декларация ограничилась таким общим оглашением негативного права на религиозную свободу всем людям, если бы не делала исключения для католической церкви, если бы определила, что Рим имеет такую же свободу, какую предлагает другим, мы признали бы этот документ вполне удовлетворительным. Однако, желая показать непрерывность католической доктрины относительно религиозной свободы и представить "единственную истинную церковь", желая привести к полному возможному согласию и сплоченности взглядов, Собор признал необходимым провести довольно характерную разницу между религиозной свободой римского католицизма и других церквей. В некоторой мере это наиболее неудачный и спорный фрагмент декларации Собора. Иезуитский богослов Иоанн Куртней Муррей, один из самых главных исполнителей обсуждаемого документа, ясно заявил, что "в самом деле Декларация не дает одинаковой свободы католической церкви в сравнении с другими религиозными организациями, на которые распространяется принцип свободы человеческой личности". (И. Куртней Муррей. "Чивильта Каттолика", 18/XII 1965 г. стр. 544).

В Декларации имеется несколько характерных пунктов. Взятые вместе, они составляют в вопросе религиозной свободы некоторый образец неравенства между католической церковью и другими церквами. Прежде всего в Декларации можно найти совершенно произвольное утверждение, что католическая церковь является "единственной в своем роде церковью Христа", отсюда также "единственное в своем роде вероучение",- учение римо-католическое. Во-вторых, в результате всего этого Рим пользуется единственной в своем роде, особенной формой свободы, которая принадлежит только ему потому, что его религиозная свобода, как учреждения, ничуть не меньше, чем форма участия в свободе Христа и Св. Духа. В-третьих, католическая церковь получила от Бога задачу и положительное право провозглашать и представлять за своими пределами проповедуемые ею доктринальные истины в силу авторитета своей учительской должности. В-четвертых, католики "имеют право жить в гражданском обществе согласно указанию христианской веры", таким образом, принадлежит что-то большее, чем только право иммунитета, охраняющего их от насилия. В-пятых, вследствие ранее измененных особенностей каждый человек имеет обязанность и право исследовать истину в религиозных вопросах, т. е. обязанность и право искания, открытия, а также одобрения доктрин римо-католической церкви, являющейся "учителем истины". В-шестых, провозглашается, что католическая церковь, как непогрешимый учитель истины, никогда не заблуждалась и не могла заблуждаться, что касается доктрины о религиозной свободе, хотя в прошлом католики иногда поступали "вопреки духу Евангелия".

Очевиден факт, что титул "единственной в своем роде истинной церкви" может употребляться всеми произвольно, но это не метод - ее копировать. Другие церкви тоже выдвигают такие же притязания и легко присвоить себе право такого титула.

Но зато доказательства законности своих притязаний являются чем-то совершенно отличным. Кроме этого, когда римо-католическая церковь приписывает себе факт обладания "единственным в своем роде, истинным вероучением, является совершенно чуждой позицией духу свободы в религиозных вопросах и декларацией, касающейся религиозной свободы в общественных и гражданских делах. "Из этого взгляда становится ясным, что объективная истина не принимается в счет гражданских вопросов религиозной свободы.

Мы не считаем, что это заявление могло иметь другие практические последствия, кроме осложнений по причине в высшей степени антиэкуменического подтверждения в весьма экуменическом документе" (Альборноз А. Ф. "Экуменическое и мировое значение Ватиканской декларации о религиозной свободе". "Экуменическое обозрение", т. 18, 1966 г. No 178 стр.).

Возникает несколько мыслей, которыми следует поделиться в связи с этим особенным родом религиозной свободы, которую Рим приписывает самому себе наряду с принятой формулировкой о свободе от угнетения и насилия в религиозных вопросах, принадлежащей всем людям, а по их ходатайству, всем церквам. Прежде всего обратим внимание на основании этого взгляда. Достаточно ясно, как сказал Муррей, что фундаментом религиозной свободы католической церкви, какую эта церковь сама себе приписывает, является что-то отдельное, и отдаленное от фундамента пожертвованного человеческой личности, которой также принадлежит право религиозной свободы. Посему сказано, что свобода Рима имеет сверхъестественный, Божественный характер; что она основана на Слове Божьем, имеющем характер откровения. Свобода личности (а косвенным образом, и свобода некатолических церквей) является естественной человеческой свободой, относящейся к достоинству человеческой личности, открытой благодаря нашему разуму.

Во-вторых, Декларация также дискриминирует объект религиозной свободы - она рассматривает государство и общество, как пассивный субъект. Особый фактор этой своеобразной, требуемой свободы римо-католической церкви является ее неприкосновенность в отношении всяких ограничений внутри общества, а особенно со стороны государства, если действие направлено против свободы Рима - "является действием, направленным против воли Божьей". Таким объектом является абсолютная свобода, т. е. полная мера свободы", полный ее предел, какого требует роль Рима, несущего спасение человечеству.

Однако с другой стороны предел религиозной свободы, признанной человеческой личностью ограничился к свободе от насилия в публичном или частном проявлении своего вероучения, если действие, направленное против свободы личности, является действием, направленным против личного ее достоинства. Это не абсолютный предел свободы, потому Декларация предоставляет государству право ограничить такую религиозную свободу, деятельность которой нарушает общественный порядок. Из этого вытекает и третье различие, а именно: недостаток равенства в отношении ограничений, проявляющихся между свободой католической церкви и свободой других церквей.

Это третье неравенство означает, что католическая церковь и другие церкви должны пользоваться равными правами в отношении управляющей власти, какая соответствует их равенству перед индивидуальным судом совести" (Смотри Муррей. Там же, стр. 539). Есть несколько католических авторитетов (например, отец Джордж Тавард), которые говорят, что Декларация "О религиозной свободе" содержит в себе равенство прав всех вероисповеданий, и в католических странах в результате этой Декларации будет необходимо провести некоторые изменения в законодательстве, что не везде будет возможным. Мы надеемся, что его толкование окажется правильным. Быть может юридическое равенство вероисповеданий каким-то образом "осложнилось" и наверно не было утверждено. И в самом деле, в одном или двух местах Декларации можно найти что-то подразумеваемое, просто противоречивое.

Этот документ ясно доказывает пятое расхождение: неравенство в отношении других вероисповеданий. Он недвусмысленно повествует, что католики имеют право учить своим доктринам, потому что они обладают "истиной". Действительно, Декларация в ясной форме не утверждает факта, что это право не принадлежит протестантам и другим некатоликам, учение которых содержит "ошибки", тем не менее однако оно окончательно ограничивает их права провозглашать свои убеждения" (там же, стр. 543).

Вернемся теперь к последнему пункту упомянутого уже раньше образца неравенства, отмеченного в Декларации "О религиозной свободе". Отцы Собора недвусмысленно заявили (так по крайней мере мы прочитали), что католическая церковь никогда не ошибалась в учении о религиозной свободе, учении, провозглашающем, что "никто не должен принуждать к принятию вероучения". Действительно, в католическом праве в статье 1351-й сказано, что никого не должно принуждать к принятию католического вероучения вопреки его собственной воле. Но, однако, Собор признал, что в "жизни народа Божия...были случаи действий не вполне согласованных с духом Евангелия, или даже противоречащих ему". Действительно ли сказано все, что следовало бы сказать по этому вопросу? Теоретически Рим не отрекся от доктрины, что "никто не может быть принужден к принятию вероучения".

Мы хотим верить этому, хотя дела как раз противоречат такому утверждению. Прежде всего, такая доктрина является только одним из аспектов религиозной свободы. И даже в этой ограниченной сфере действий католической церкви "в зарослях человеческой истории" (употребляя терминологию, содержащуюся в Декларации), мы находим много примеров, когда церковь не придерживалась этого учения и на практике отвергла эту доктрину, разрешая, советуя, побуждая и требуя: произвола, насилия, истязания, гонения и телесного наказания, совершаемого наиболее жестоким бесчеловечным образом. Фома Аквинский, этот князь католических богословов, учил, что хотя действительно никто насильно не должен быть обращен в вероисповедание, но однако можно, должно и нужно принуждать крещенных католиков к соблюдению требований, связанных с католической доктриной на основании крещения. Он советовал истреблять ересь, отлучая еретиков от церкви и затем приговаривая их к смерти. Еще в 1745 году папа Бенедикт XIV отказал в правах ребенку, помещенному в Конвенте четыре года, принимать свое решение - оставить этот Конвент с достижением совершеннолетнего возраста. (Ивес Конгар. Международные католические сообщения. 16 октября 1965 г.). А что сказать об отношении католической церкви к евреям? На протяжении всех столетий евреи считались "подонками" католической церкви, вследствие чего требовалось, чтобы они шли в костел и слушали проповеди. Что еще больше можно сказать, когда никакими словами нельзя выразить: о инквизиции, о преследовании других вероисповеданий, в силу договоров между папой и государствами, о многих ограничениях и притеснительных методах.

Завуалированный и мягкий язык не сумеет усладить зловоние преступлений, совершенных против человеческой свободы и достоинства. Дух экуменизма не "усладит" исторических записей католической религиозной свободы. Мы не поддадимся воздействию софисткого рассуждения, что рука, которая проливала мученическую кровь, это рука светской власти.

Мы не оправдаем устарелых взглядов, что не следует углубляться в преследования, которые имели место в прошлом, потому что люди были просто произведением своего времени. А разве они не являются также отражением учения своей церкви? Нам говорят, что исторические условия изменяются, и, что католическая церковь признает то, что раньше и предлагать не могла бы. Это несомненно верно, Но это нужно видеть на фоне ее грешных мероприятий, которые проявились в исторических событиях.

С другой стороны и протестантская история религиозной свободы также не лишена недостатков. И протестанты не имеют чрезмерных причин к гордости. Достаточно сказать, что мы глубоко исследовали действия протестантов против религиозной свободы. Но протестанты открыто признали свои ошибки, допущенные их церквами в прошлом.

Потомки ранних последователей Джона Кальвина соорудили несколько лет тому назад в Женеве монументальную доску в честь Михаила Сервета, сожженного на костре по указанию Кальвина, когда он убежал в Женеву от католической инквизиции. Таким образом, они признали большую ошибку, совершенную великим реформатором. Декларация Собора открыто представляет отступления, совершенные против религиозной свободы светскими властями, но почему она молчаливо покрывает факты из католической истории вместо того, чтобы открыто признать их? Во время открытия четвертой сессии состоялась так называемая процессия покаяния. Какая это была чудесная возможность для публичного признания так заметных ошибок и преступлений, совершенных римо-католической церковью против религиозной свободы! Ничего подобного не последовало и вместо истории, вместо признания вины мы услышали половинчатое рассуждение о достоинстве человеческой личности, мы должны были удовлетвориться подтверждением, что в жизни народа Божия, путешествующего через исторические заросли, были случаи не вполне соответствующие или даже противоположные Евангельскому учению (Справедливо замечает Альборноз: "Удивительно, что "церковь" совершивши столько злых поступков, вдруг стала "народом Божьим" (См. "Экуменическое и мировое значение Ватиканской декларации о религиозной свободе", т. 18, No 1. 1966 г., 80 стр.).

Мы уже высказались по очень деликатному вопросу - ограничении религиозной свободы. Мы подходим к самому нерву, к самому центру вопроса - реальному осуществлению этой свободы. Некоторые близорукие "вольнодумцы религиозной свободы" совсем не обращают внимания на то, что есть некоторые ограничения в осуществлении религиозной свободы, необходимые ограничения.

Декларация Ватиканского Собора пользуется общим определением "умеренные нормы" (предыдущий вариант документа гласит о "лимитированных нормах"). Мы имеем дело с двумя аспектами религиозной свободы: 1. Свобода веры и религиозного умозаключения.

2. Свобода действий в рамках общества, согласно предписаний, исповедуемых убеждений.

Свобода мнений, как таковая, является абсолютной, потому что она имеет великое общественное значение. За то свобода внешнего выражения веры и действий входит в состав общественного контекста действий. Второй Ватиканский Собор проводит разницу между двумя ограничивающими или же модернизирующими принципами, а именно:

1. Между нормой моральной.

2. Между нормой юридической

Моральный принцип имеет личный, персональный характер и влечет за собой общественную ответственность, выражающуюся в справедливом и человеческом отношении к другим людям. Законное основание представляет "общественный порядок".

Это различие в принципах очень знаменательно и необыкновенно важно, потому что смешение морального и законного аспектов привело бы к грубому насилию и нарушению законной, а также и гражданской религиозной свободы, а также навязывания мнения, поскольку тот или иной вид действия не является вполне сходным с какими-нибудь моральными принципами, то гражданская власть может применить репрессию, пользуясь принуждением и средствами законного насилия" (Альбороноз, там же, стр. 70). Мы желали бы, чтобы Декларация всегда проводила четкое различие между этими двумя отдельными вопросами. Однако, когда подойдем к вопросу, повсеместно называемому "прозелитизмом", мы убедимся, что эти две ограничивающиеся нормы смешаны опасным образом.

Рассуждая о чрезвычайно трудном вопросе о законной свободе, что дает повод для вмешательства государства. Декларация говорит: "Гражданское общество имеет право предохранять себя перед возможными злоупотреблениями от имени религиозной свободы". Такая постановка вопроса порождает многие затруднения. Что имеется в виду под злоупотреблением? В чем заключаются законные границы вмешательства гражданских властей в злоупотребления религиозной свободы? Не легко ответить на эти вопросы. Собор вводит концепцию общественного порядка. Согласно Второму Ватиканскому Собору основанием права государства для вмешательства в дела религиозной свободы не является традиционная теория, которая сохраняется в католических рядах, что правительство должно ликвидировать религиозные ошибки и моральное зло по той причине, что эти ошибки и зло направлены против общественного блага.

Собор не принял также и других популярных католических взглядов, по которым это повсеместное благо может требовать государственного вмешательства, необходимого для ограничения религиозных свобод (такой взгляд в самом деле был сформулирован в некоторых предыдущих вариантах Декларации). Второй Ватиканский Собор полагает основу законных ограничений на общественном порядке (который является единственно неотъемлемой частью общего блага, при чем эта последняя концепция и включает в себя также и то, что можно было бы определить словом "Полезность").

Как все мы хорошо знаем, в концепции "общественного порядка" обнаруживается значительная эластичность и многозначительность. Толкование этих понятий в большей степени зависит от определенных нужд данного государства. Поэтому Декларация упоминает даже три элемента, входящие в состав общественного порядка. Они суть следующие:

1.Справедливость, следовательно, уважение прав других.

2.Моральность и, следовательно, общественное поведение.

3.Мир.

Декларация констатирует дальше, что никакие законные ограничения религиозной свободы, которые служили бы для охраны общественного порядка, не могут быть издаваемы "никаким самовольным образом" или несправедливо, когда оказывается предпочтение только одной части общества, но следует формировать с их помощью объективно справедливые нормы прав". (Хотелось бы просто сказать, что эти нормы будут "справедливыми" с точки зрения объективной католической нормальности).

Некоторые комментаторы сурово осудили определение "общественный порядок", считая, что это не должен быть законный фактор, ограничивающий пределы религиозной свободы. Вопреки определению Собора об "общественном порядке", мы можем согласиться со взглядом, что это термин, которым легко злоупотреблять и по-разному истолковывать.

Доктор Росси указал на великий факт, что Итальянское Конституционное Собрание, которое состоялось в том же Риме 20 лет до Второго Ватиканского Собора, отклонило в окончательном варианте Конституции понятие "об общественном порядке", как факторе, ограничивающем пределы религиозной свободы, потому что признали такую формулировку чрезмерно опасной и являющейся источником искушения каждому, кто стоит у власти и может использовать ее для своих частных целей. Единственный фактор, ограничивающий религиозную свободу, о котором упоминается в 19 статье Итальянской конституции, гарантирующей каждому право провозглашать свое вероучение, является общественная моральность". Таким образом кажется, что взгляд Итальянской республики на вопрос религиозной свободы является менее ограниченным, чем взгляды, содержащиеся в Ватиканской Декларации, даже если коснуться примененной здесь формулы. Мы могли бы согласиться с тем, что общественная мораль - поскольку невозможно ее сформулировать определенным образом и она отличается в меру развития общества - составляет критерий, менее поддающийся злоупотреблению, чем общественный порядок. Лишь немногие возразят, что общественные власти имеют право выступать и действовать против тех ритуальных обрядов, которые вносят опасность в общественную мораль". В 1879 году Верховный Суд США рассматривал вопрос о многобрачии среди мормонов. Он издал тогда закон, согласно которому власти имели право вмешиваться в религиозные дела, хотя не имели права вмешиваться в религиозные верования. В 1940 году в Сантвеле в штате Коннектикут суд установил, что поведение, основанное на религиозном вероисповедании, "остается чем-то, что подлежит регулированию, если этого требует защита общества". Вот именно на этом принципе защиты общества власти запретили многобрачие, ритуальные обряды русской секты, провозглашающие так называемую жертву Оригинеса, запретили употребление опасных змей при служении религиозного культа и стали наказывать родителей, которые не соглашались с переливанием крови у их детей. Независимо, какая формулировка будет применена здесь,- будет ли это общественный порядок, общественная моральность, мир или защита безопасности,- эта формулировка всегда может быть злоупотреблена и применена превратно, хотя может показаться, что особенно подходящим для злоупотребления всякого рода - это понятие "общественного порядка", понятие, принятое Собором. Все это лишь потому, что употребленная здесь формулировка излагает нечто, что нельзя истолковать иначе, как произвольное или ограниченное в правах. Не является ли это чем-то неизбежным? Видимо, Декларация подразумевает некоторое усовершенствование чрезмерно злоупотребляемого выражения "всеобщее благо", введенного в предыдущем варианте.

Еще раньше мы высказывались о моральных и законных нормах, признанных в Декларации как важные принципы, ограничивающие вид и пределы религиозной свободы. Мы подчеркнули смысл и значение проведения отчетливого разделения между этими двумя нормами. В четвертом отделе, где отражено право сообществ на распространение своих религиозных убеждений, или, говоря яснее, их право свободного (без всякого вмешательства) публичного свидетельства своих вероубеждений,- в этом отделе линия разделения между моральным поведением и законными ограничивающими нормами стирается и исчезнет. Собор признал, что "при распространении вероучений и при введении обрядов всегда следует избегать всякого рода поступков, которые могли бы быть какой-то формой принуждения, уговоров, признанных недостойными (а также нечестных или не совсем правильных, не совсем достойных, особенно когда касается людей без образования и находящихся в нужде). Такие поступки следует считать как злоупотребление своим личным правом, а также нарушением прав других людей. Таким образом здесь определенно осуждено как "подкупное свидетельство", всякий "прозелитизм". (Примечание. В кругах всемирного Совета Церквей, а также в других религиозных обществах, определение "прозелетизм" не употребляется в своем словарном значении, т. е. "обращать кого-либо в другое вероисповедание", "склонять кого-нибудь к принятию другого мнения" и т. д., но обозначает нечестное, подкупное "обращение посредством материального вознаграждения или запугивания. Таким образом слово "прозелитизм" имеет теперь два значения - экуменическое и словарное). Каждый христианин должен согласиться с тем, что на нем тяготит моральная обязанность отказаться от всяких действий и мероприятий, которые выражают какую-либо неуважительность и переходят границы благородных поступков.

Христиане должны осудить такие мероприятия, отказаться от них и собственной свободной волей избегать всяких принудительных методов евангелизации и уговоров. Но переход от этого определения к взгляду, имеющему катастрофический характер, с точки зрения религиозной свободы, к заключению, что всякие действия, которые могли бы казаться носящими характер принуждения или являются каким-то видом уговора, которые были бы... не совсем правильными,- представляют собой "попирание законной нормы, принадлежащей государству или вмешательству с помощью административного нажима с целью защиты общественного порядка, одним из трех аспектов которого являются эти "права других",- это совершенно отдельная проблема. Декларация ясно гласит, что защита и борьба против нарушения прав человека является основной обязанностью всякой гражданской власти". Желает ли Рим на самом деле сказать этим, что гражданские власти являются компетентными и имеют право решать о том, пользуется ли какая-нибудь церковь методами евангелизации, которые могли бы казаться чем-то, что носит признаки принуждения или не совсем справедливы? Мы вполне согласны с Альборнозом, что такая многозначительная терминология увеличивает опасность конфликта между моральными обязанностями христиан и законными полномочиями государства, "открывая широко двери самым худшим злоупотреблениям и вмешательству со стороны государства в строго религиозные и моральные вопросы". (Альборноз. Там же стр. 74). Ведь очень гибко можно истолковать понятие уважения или неуважения и развивать их до таких пределов, что нарушится религиозная свобода. Развитие евангелизации можно затормозить, если предъявить ей обвинение в использовании "недостойных" или "неблагородных" средств, что будет являться причиной для вмешательства.

В Декларации имеется одно определение, которое возбуждает беспокойство во многих протестантских кругах. Оно гласит следующим образом: "Когда вследствие особенных свойств, связанных с жизнью некоторых сообществ, одно религиозное общество пользуется специальным признанием государства в конституционном порядке и является привилегированным, необходимо также признать и уважать права всех граждан и всех религиозных сообществ в религиозной свободе". Мы желали бы, чтобы Собор, обладая мужеством и мудростью, не включал своего заключения в текст Декларации, потому что представление особенных полномочий одной церкви почти всегда влечет за собой, уже автоматически, серьезные опасности для полной религиозной свободы других церквей, а также их последователям и для полного гражданского и общественного равенства. В самом деле, здесь Декларация не содержит никакой достойной оценки. Не говоря о том, что власти должны признавать эти права и не подтверждает, где определяются такие условия (как это определялось в предыдущем варианте, уделяя хотя бы молчаливое одобрение такой привилегированной церкви). Декларация только говорит о том, что если одна церковь пользуется привилегиями, то следует уважать также права других. Причины, из-за которых введен этот параграф,- ясны. Это гарантия на случай, когда католическая церковь получит особенный статус и станет главным партнером государства, статус, который будет принадлежать только ей. Следует сказать со всей откровенностью, что это заявление также хорошо подходит к положению некоторых католических церквей (например - англиканской церкви, некоторых лютеранских и реформированных церквей в Европе, греческой православной церкви и других). Остается однако спорный вопрос: особые преимущества одной церкви и предоставление ей специального статуса, можно ли будет вообще примирить с принципом религиозной свободы, а также общественного и гражданского равенства, которое должно быть вполне почетным, потому что этого требует сам принцип свободы? Можно ли вообще говорить о полной свободе, где одна церковь пользуется специальным законным статусом? Если кто практически отнесется к этому вопросу, используя этот опыт, - без сомнения ответ будет только отрицательным.

А теперь теоретический аспект вопроса.

Представим себе положение мира, в котором могло бы это произойти. Разве не позиция бдительности склонила основателей Американской Республики к отвержению всяких соблазнов установить какую-нибудь религию господствующей или привилегированной религией? Нарушение прав свободы влекло за собой серьезную опасность.

Поэтому основатели Америки без всякого колебания высказались за отделение церкви от государства, зная, что это наилучший и самый уверенный способ обеспечения данных Богом прав религиозной свободы в конкретном обществе. К тому же сама история церкви подтверждает этот принцип еще более выразительно, что вместе с "установлением" отличительного вероисповедания не только начинается дискриминация меньших церквей, но одновременно сокращаются пределы свободы, что в свою очередь производит пагубное влияние на евангелизационное свидетельство самой "привилегированной" церкви. Этот принцип в полной мере достоин сожаления.

Церковь, которая унижается, поручая охрану и защиту своего свидетельства государству, не только "идет на компромисс" с государством, которое начинает вникать в вопросы, связанные с царством Христа, но также ставит под опасность пределы своей личной религиозной свободы и не в состоянии больше независимо провозглашать благую весть о спасении (Возьмем последний пример церкви в Англии. Она оказалась не в состоянии провести некоторые желаемые изменения в Молитвеннике по причине возражения парламента, который должен утверждать подобные изменения). Пользование властью государственного аппарата на первый взгляд может принести полезное разрешение некоторых непосредственных целей церкви, но в дальнейшей перспективе "охраняющие крылья" раньше или позже ограничат автономию церкви и положат предел ее полной независимости, ограничат полноту религиозной свободы.

Декларация о религиозной свободе широко трактует тему отношений между церковью и государством, занимаясь прежде всего вопросом принуждения, применяемого некоторыми личностями, группами или общественными властями. С понятным интересом протестанты наблюдали за подходом Декларации к проблеме конкордатов, какие католическая церковь заключала с некоторыми странами - между прочим, с Испанией и Италией, которые ограничивали свободу меньшим религиозным сообществам (Конкордат - договор между государственными властями и Апостольским престолом, определяющим взаимоотношения государства и католической церкви в данной стране). Какое влияние произведет Декларация на подход католической церкви к вопросу отношений государства с церковью, как они отражены в конкордатах? Практические последствия Декларации будут показателем искренности новой католической доктрины о религиозной свободе и выявят ее истинное лицо. А разве дух этой Декларации не сходится с требованием проведения немедленных и довольно резких перемен уже в действующих конкордатах? А как в связи с этим следует составлять будущие конкордиты? Разве не является историческим фактом, достойным внимания, что конкордаты, приносящие с собой давление, были часто нарушаемы разными государствами, но папой никогда? Иоанн Кортней Муррей, один из авторов текста Декларации заявил, что в результате принятия этой Декларации возможно возникает необходимость полностью пересмотреть католические взгляды относительно отношений между государством и церковью. Муррей полагает, что конкордаты приходят к своему концу и со временем совсем исчезнут.

Мы надеемся, что этот взгляд не чрезмерно оптимистичен, ибо следует помнить, что Ватиканский Государственный Секретариат занял оппозицию по отношению Декларации Религиозной Свободы во время знаменитого кризиса, происшедшего в половине октября 1964 года и предлагал полный пересмотр документа. Очевидно кардинал Амлето Чикогнани, папский государственный секретарь, опасался, что Декларация будет противоречить традиционной Ватиканской церковной дипломатии, достигающей своей наивысшей точки в конкордатах. Пересмотр текста документа должен был опровергнуть некоторые из ватиканских принципов. В окончательном варианте особенно заслуживают внимания два изменения, которые могут иметь ключевое значение в этом вопросе. Предыдущий вариант старался укрепить крыло римо-католических традиционалистов, заявляя, что доктрина о религиозной свободе является неприкосновенной католической доктриной, касающейся моральной обязанности исповедания единого истинного вероучения. Но этого было недостаточно и окончательно пересмотренный текст принес еще два следующих изменения. Наконец, сказано о "традиционной католической доктрине, о моральных обязанностях людей и обществ в отношении истинной религии". Эти два добавленных выражения "традиционной" и "обществ" имеют в этом контексте очень важное значение. Теперь это положение звучит совершенно другим тоном, чем весь документ, который, который старается отвергнуть устарелые теократические и конкордатные принципы, и принципы государственного господствующего вероучения. Что означает употребленное здесь слово "обществ"? Не намек ли это на понятие "католического государства?" В самом деле, этот текст не говорит о "обязанности государства", или "обязанности светских обществ", но говорит о "обязанности обществ". Не является ли это по крайней мере ясным противоречием с общим значением декларации, а особенно, с такими содержащимися определениями, как "нельзя никому представлять истины иначе, как на основании достоинства самой истины, которая должна сразу же достигнуть разума в полном спокойствии и с полной своей силой", а также, что "люди не могут выполнять свои религиозные обязанности методами, согласно с их собственным характером, когда не пользуются полной неприкосновенностью, освобождающей их от внешнего принуждения, а также психологической свободы?" Что же обозначает эта "моральная обязанность обществ",- когда с другой стороны текст представляет доказательства об отношении клерикализма, господствовавшего на протяжении 19-ти столетий и отказе от этих обязанностей светских обществ в отношении к католицизму, как одному истинному вероучению, которое было связано с этим клерикализмом? Однако здесь мы имеем очевидный повод для извращения, неправильного толкования и поддержки традиционного взгляда.

Несомненно, что "Декларация о Религиозной свободе" Второго Ватиканского Собора останется в истории церкви как документ действительно большого значения. Ведь римская церковь впервые отразила в ней то, что представляет собой зародыш признания свободного человеческого общества и что это признание проникло, наконец, в католическую богословскую мысль. Религиозная свобода граждан признана почти во всех современных национальных конституциях и продолжает проникать через стены Льва и овладевает католической доктриной. Однако не все еще преграды устранены. Декларация с одной стороны не поддерживает непосредственного принципа финансирования католических школ государством, но и не отказывается от финансирования как неправильного действия. Создано перспективное обеспечение для статуса государственной церкви, исключая те опасности и угрозы для религиозной свободы, какие часто такое положение влечет за собой. Некатолические партнеры в смешанных супружеских парах и далее стоят перед жестокой дилеммой и дальше переживают душевный разлад совести, что действует отрицательно на их религиозную свободу. Декларация исключает право проповедовать, распространять и обучать некатолическим доктринам (так называемым заблуждениям). Новая католическая доктрина о религиозной свободе не утверждает права личности - избирать себе вероучение, обучение или неверие и не противостоит каким-нибудь мнениям и религиозным обрядам, но просто объявляет достоинство человеческой личности, которая должна быть охраняема от вмешательства извне, если это не угрожает "справедливому общественному порядку".

Итак, в принятой здесь формулировке о религиозной свободе еще кроются некоторые опасности. Однако остается бесспорным факт, как уже было сказано: католическая церковь торжественно заявила, что как отдельные последователи, так и церкви, должны быть свободны от разных форм внешнего принуждения.

Если эти слова означают то, о чем в них сказано, то из этого вытекает в данный момент только одно,- но мы не хотели бы, чтобы так оставалось и дальше,- что католическая церковь отвергла существовавшую нетерпимость и репрессии, отказалась от обращения за помощью к светским властям и методов принуждения и нажима со стороны государственной власти. Однако в окончательном анализе эта лакмусовая бумажка, которая будет пробой искренности и недвусмысленности новой католической доктрины о религиозной свободе,- решит не Декларация Собора, а сама Ватиканская дипломатия и факт представления некатолическим сообществам полной религиозной свободы, что привело бы их к гражданскому и общественному равенству в странах с преобладающим большинством католиков.

Есть несколько причин, объясняющих, почему 7/12 1965 года римо-католическая церковь приняла официальное решение - сделать поворот от своей исторической позиции в вопросе религиозной свободы, что нашло свое отражение в объявленной Декларации, дух которой резко отличается от всех католических заявлений по этой теме в прошлом. Вполне очевидно, что все это было сделано под влиянием некоторых исторических и психологических факторов. Эти факторы склонили большинство епископов к выражению своей воли, а меньшинство твердолобых приняли это весьма неохотно. Остановимся на вопросе "почему" принята Декларация. Обратим наше внимание на пять основных факторов, которые на это повлияли.

1. ГРАЖДАНСКОЕ КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО

Право на религиозную свободу становится хотя бы теоретически все в большей степени всеобщим правом. Почти во всех конституциях народов мира гражданину предоставлено право на свободное провозглашение своего вероисповедания, без каких-либо принуждений или ограничений. Происхождение этого права берет свое начало во второй половине 18-го столетия и свое продолжение - в первых декларациях прав человека, которые были изданы в некоторых Конфедерациях (Виргиния, Пенсильвания, Мэриленд), а также нашли свое выражение в первой конституции США. Вполне очевидно, что впервые в истории принцип религиозной свободы был сформулирован в правительственной Декларации о правах человека в Виргинии в 1776 году. (Петр Навен, "Религиозная свобода", 1965 г. 197 стр).

Затем в 1789 году был издан самый важный исторический документ о религиозной свободе, который произвел величайшее влияние, а именно: знаменитая "Декларация прав человека и гражданина" (статья 10), документ, который принесла Французская революция. В наше время, с момента образования ООН, мы получили в 1948 году (10 декабря) особую Декларацию.

Статья 18-я этой Декларации является безупречной.

Она не содержит никаких ограничений религиозной свободы.

Конституции западных демократических государств признали право полной религиозной свободы. Правительство должно поступать таким образом, который помогает гражданам исповедовать и практиковать свои религиозные убеждения. Некоторые конституции (особенно французского типа) обосновали религиозную свободу на принципе уважения достоинства человека. Страны народной демократии Восточной Европы, все без исключения, провозгласили отделение церкви от государства и религиозную свободу, которая прежде всего является "свободой культа".

В мусульманских странах, конституции, как правило, провозглашают существование культового государства, однако: наряду с этим, провозглашается также религиозная свобода личности. Как и следует ожидать, подобно государствам, признанным католическими,- на практике иногда неизбежны конфликты между этими двумя противоречивыми концепциями.

Однако везде прокладывают себе дорогу и приобретает силу тенденция - признание за каждым еще более полной религиозной свободы.

Процесс конституционной рационализации (касающейся исполнения общественной власти, обязанностью которой является гарантирование личности положенных ей прав, что религиозная жизнь должна иметь статус "забронированной сферы" перед вмешательством общественной власти. Кроме того, при изучении конституций почти всех государств выясняется несомненный факт, что все мировое общественное мнение склоняется к взгляду, что вокруг этой, законно забронированной территории, должна быть воздвигнута защитная стена, чтобы внутренняя святость могла пользоваться не стесненной конституционной свободой, а ее защитными правами.

Очень ясно, что такая позиция создает все большее беспокойство католической церкви. Все труднее ей противостоять возрастающему общественному сознанию в вопросе религиозной свободы.

2. СОЗНАНИЕ ДОСТОИНСТВА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ Авторы Декларации Собора ясно признают чувство достоинства личности, как один из психологических мотивов, необходимых к принятию принципа ответственности за свободу человека. Собор искренно признает, что он при объявлении права на религиозную свободу "обращает особое внимание на желание человечества к "свободному исполнению религии в обществе", что он принимает во внимание растущие чувства человеческого достоинства, но сама позиция католической церкви в этом отношении пережила целую эволюцию. Достаточно прочитать папские энциклики последнего столетия, чтобы утвердиться в этом убеждении. Католицизм не свободен от действий общественного и психологического нажима.

Одним из наиболее очевидных реальных фактов нашего века является непрерывное развитие человеческой личности в сознании положенных ей определенных прав и обязанностей. Многие католики осознают сегодня, что они могут и должны делать что-то больше, чем только пассивно реагировать на наставление духовенства. Провозглашая принцип достоинства человеческой личности, римо-католическая церковь сделала лишь немного больше, чем то, что она на факте признала свое теперешнее положение, придавая ему доктринальный статус.

3. ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

В последние десятилетия среди лиц, групп и сообществ человечества произошли серьезные изменения общественных отношений. Эти изменения можно представить в виде геометрической прогрессии.

Они характерны возрастанием необходимого вмешательства гражданской власти в общественные отношения с целью - содействовать более ровному и единодушному действию этих отношений для блага всех заинтересованных. Присутствие государственной власти ощущается как присутствие, служащее общественному порядку. Участие государственной власти в общественной жизни служит также в таких вопросах, как общественное здоровье, воспитание, защита, общественно-хозяйственный процесс. Цель правительства - чтобы всякая общественно-политическая единица коллективной жизни стремилась к преобразованию ее в "большое общество".

В прошедшие столетия католическая церковь контролировала жизнь многих стран и управляла ими. Она делала это совершенно другим образом, чем нынешние правительства контролируют эту жизнь и с совершенно другой целью. В настоящее время церковь опасается возрастающего значения власти общественной жизни, в результате чего может сузиться сфера ее собственного контроля. Рекламируя религиозную свободу, Рим, очевидно, надеется, что таким образом сможет выделить эту "запрещенную сферу", в пределах которой правительственная власть не сможет действовать и в которой единственным арбитром будет личная совесть гражданина, совесть, остающаяся в случае с католиком подвластной управлению церковной власти.

4. ПРАКТИЧЕСКИЕ НУЖДЫ И ОПАСНОСТИ

Не будет далеким от истины, если признать, что Собор принял "Декларацию о религиозной свободе" не потому, что главная причина заключалась в доктринальном достоинстве этого документа, но церковь руководствовалась практическими нуждами относительно этого документа.

Мы уже подчеркнули прагматический элемент (прагматизм - описание исторических событий в их внешней связи и последовательности), указывая на растущее давление общественного мнения, оказываемое на католицизм. Впрочем, не только общественное мнение, но также и конституционное право, чувство достоинства и прав личности, возрастающая социализация, а также вмешательство управляющей власти в тех отраслях, которые Рим раньше рассматривал как исключительную сферу своего собственного влияния. Принятие принципа религиозной свободы является уступкой в отношении определенных сил и исторического положения.

Об этом прагматическом подходе мы убедимся довольно ясно, когда прочитаем изданную в последнее время в Италии книгу, представляющую взгляды, хорошо известного католического экумениста Карла Бойера, которые уже раньше представила ватиканская газета "Оссерваторе Романо". Отец Бойер ясно подтвердил, что "человеческое достоинство" предлагает нам свободу, а практикование ее всегда подчинено интересам собственного блага". Однако в "самом рассеивании религиозного заблуждения кроется покушение на всеобщее благо". Это противоположно общему благу, тем не менее, однако, в плюралистическом (немонолитном) обществе не должна существовать возможность ограничения свободы, если нежелательно вызвать замешательство, борьбу и даже войну... Поэтому необходимо представить полную религиозную свободу и обеспечить ее при помощи законных актов как в наше время, так и наверное, еще в большей степени - в будущем. (Рафаэль Лопез Иордан. "Проблемы религиозной свободы", 1/1 1964 г., 83-82 стр.). Это выражение прагматизма, основанного на оппортунизме. Все мы еще в большей степени склонны видеть эти дела именно в таком свете, потому что католическая церковь сама стала в разных странах перед лицом серьезных проблем. Различными путями Рим везде желает укрепить свою позицию и обеспечить себе свободу движений. Епископ Эмиле Иосиф Де Смед, представляя Собору вариант формулировки о религиозной свободе, открыто признал, что не только истина требовала от Собора провозглашения религиозной свободы, но это была также католическая самооборона".

Католическая оппозиция в отношении религиозной свободы (конечно, религиозной свободы католикам) и долгое промедление в устранении своих политических влияний, контролирующих жизнь людей и утвержденных в прошлом, нисколько не расположила некатолические правительства и не вызвала их сочувствия к католическим мероприятиям. Кардинал Беран, "изгнанный епископ Праги", произнес на Соборе одно из наиболее искренних выступлений (20/II 1965 г.).

Он сказал: "Итак, в моей стране католическая церковь терпит угнетение по причине ошибок, недостатков и грехов, соделанных в давние времена от ее имени и направленных против религиозной свободы". Если бы Рим оставил то, что для него является потерянной землей, если бы высказался за полноту свободы,- все это было бы несомненной поддержкой такого же права свободы всем. Провозглашая принцип, что человеческая личность имеет право религиозной свободы, католическая церковь в действительности "накормила одновременно две птицы": 1. Дала пищу личности.

2. Оказала доктринальную поддержку католическому принципу свободы действия, особенно в области публичного культа, иерархической независимости и воспитания.

Очевидно, что Павел VI, подобно своему предшественнику, в своей энциклике "Пацем Ин террис" сыграл роль "всемирного папы мира", желая быть арбитром в международных конфликтах. А когда папство высказывается о мире, как-то не подобает ему возражать против религиозной свободы.

Наверно, это не случайное совпадение, обыкновенное сходство событий, что решающему голосованию за Декларацию предшествовало появление папы Павла VI, на форуме ООН, где он произнес свой волнующий призыв за мир. Католическое стремление укрепить за папой роль всемирного защитника мира является прагматическим мотивом признания Вторым Ватиканским Собором религиозной свободы от всякого внешнего угнетения и принуждения.

5. ПРОЯВЛЕНИЕ ЭКУМЕНИЗМА

На протяжении ряда лет в одинаковой мере как некатоличские, так и католические экуменисты часто утверждали, что принятие католической церковью религиозной свободы является необходимым вступительным условием экуменического сотрудничества протестантов и католиков. Один из ораторов Собора сказал: "Не может быть никакого экуменического движения без религиозной свободы". Доктор А. Ф. Карилло де Альборноз, секретарь по делам религиозной свободы Всемирного Совета Церквей, понятие религиозной свободы назвал "актом создания необходимой атмосферы и платформы к экуменическому взаимопониманию" (А. Ф. Альборноз. "Экуменическое и всемирное значение Ватиканской декларации о религиозной свободе". "Экуменическое обозрение", т. 18, No 1, январь 1966 г.).

Искренность и доверие составляют вступительное условие к диалогу и экуменическому сотрудничеству.

Однако грубая католическая доктрина о тезисе и гипотезе возбудила подозрение и недоверие и даже противодействие во многих некатолических кругах. Прежде всего это отразилось в тех странах, которых католическая нетерпимость и дискриминационные методы ложатся тяжелым бременем на жизнь протестантского меньшинства. (После открытия заседаний Ватиканского Собора, автор этой книги имел краткую беседу с одним служителем из Испании.

Этот прелат заявил, что в Испании нет нужды в сотрудничестве с другими церквами и улучшения отношений с ними, поскольку в Испании "нет некатолических церквей"). Не удивительно, что эта двойственная позиция Рима бросает постоянную тень на его политику. Обвинение в макиавеллизме и маккиавеллистической неискренности (макиавеллизм - политика, названная по имени Маккиавелли - политического деятеля Флоренции (1469-1527), не останавливается ни перед какими коварными средствами борьбы для достижения своих целей: обман, вероломство, предательство и убийство), сочетаются в умах людей с тем, что церковь заявила, говоря, "личность имеет право религиозной свободы". С момента официальной поддержки экуменизма и стремления возглавить руководство этим важным движением,- для римо-католической церкви созрела абсолютная необходимость иметь чистый экуменический счет, устранить все старые преграды и провозгласить религиозную свободу.

Остается еще последняя, довольно важная проблема. Какой авторитет, сфера и обязанности Декларации, является ли она подобной прошлым католическим Декларациям, которые были документами, направленными против религиозной свободы (например, "Силлабус Ошибок"), имеет она лишь вспомогательный характер или же является обязывающим документом? Соглашается ли большинство с тем, что Оглашенный текст Декларации соответствует времени и не имеет вневременного характера? Выражает ли она (Декларация) только красочно описанный исторический ответ на современные условия или также оглашает безусловную доктринальную истину, которую нельзя будет отвергнуть с момента, когда будет принята? Только будущность даст окончательный ответ на эти вопросы.

Собор не конкретизировал сферы авторитетности этой Декларации. Этот документ имеет все качества подлинной католической доктрины, но следует помнить, что Рим ничего не определяет, но только предлагает. Произошла ли здесь действительно какая-нибудь перемена в вопросе религиозной свободы? Доктрина о религиозной свободе Второго Ватиканского Собора называется ее вдохновителями "вполне традиционной и менее обусловленной" в сравнении с заявлениями пап на протяжении 19-ти столетий, противоречащих религиозной свободе. Иоанн Кортней Муррей заявляет, что доктрина прошлого перешагнула от прошлого и, не возражая положению, занимаемому в прошлом".

Взгляды, противоположные религиозной свободе, которые провозглашаются людьми, подобно кардиналу Оттавиани и Арриба де Кастро, он считает пережитком старины и богословски неправильными или еретическими взглядами. Также и доктрина о религиозной свободе является свободной от обвинения в ереси.

Прогрессионисты Собора не хотят признать, что в католической доктрине произошла какая-то перемена. Они говорят, что новая доктрина о религиозной свободе представляет прогресс, а не изменение. Излюбленное выражение, нашедшее здесь свое применение, является "прогресс мышления". Провозглашается, что возникает только "формальное", а не "вещественное" противоречие между очень сильным осуждением религиозной свободы, объявленным Пием IX в Силлабусе (1864 г) и в Кванта Кура (1867) и позднейшими определениями Льва XIII с одной стороны и определениями, принятыми о религиозной свободе, содержащимися в Декларации, с другой стороны. "Имеется старый католический принцип - представить любой ценой, часто даже вопреки историческим и логическим доказательствам, убеждение, что даже наиболее изумительное изменение доктрины является ничем иным, как только открытием новых аспектов той же фундаментальной истины, которая остается одинаковой во все столетия... признаваемой церковью. Эта истина проговорила в 1864 году, осуждая религиозную свободу, и теперь снова проговорила истину, когда торжественно подтвердила право на религиозную свободу" (Из заседаний Федерального Совета протестантских церквей в Италии. Бюллетень новостей No 15 от 26 ноября 1983 г.).

Отец Муррей вполне осознает, что с 19-го столетия наступило какое-то "развитие" католической доктрины. То, что когда-то было только присутствием (т. е. достоинством человеческой личности), теперь стало влиятельным, то, что когда-то было неясным, теперь стало очень видимым и заметным, что можно обозреть с большей видимостью. Все это означает просто, что католическая церковь может продвигаться в развитии доктринального ведения ("даже до такой степени, что отступает от своего когда-то признанного всеобщего положения, если оно догматически неопределенно"). (Варрен А. Кванбек и Г. А. Линдбек. Диалог относительно пути, стр. 69). Поскольку мы готовы признать, что формулировка о религиозной свободе Второго Ватиканского Собора представляет изменение или пересмотр доктрины о недостатке религиозной свободы некатоликам, настолько трудно увидеть в ней что-нибудь другое, чем полное "изменение позиции". Традиционная католическая позиция, что некатолики не имеют права повиноваться повелению свой совести и свободно провозглашать свои религиозные верования, не поддерживается Декларацией Собора, поскольку здесь совершился прогресс", в толковании, т. е. обход прежнего взгляда таким образом, что провозглашена свобода от принуждения и насилия в религиозных вопросах.

Можно ли повернуть обратно стрелки часов свободы? Декларация "О религиозной свободе" - когда внимательно обратим свой взор, оценим ее истинное достоинство,- представляет свидетельство имеющихся практических противоречий между старой и новой католической доктриной.

Однако соборные сторонники религиозной свободы провозглашают, что нет никакого основного противоречия между настоящей доктриной и предыдущей. Это действительно, типичная католическая "неизменяемость", потому что ничто не отвергается, что уже было провозглашено, только просто отодвигается в сторону и предается забвению. Нам сказано, что католическая церковь не имеет дела с той самой действительностью, с какой соприкасалась в 19-м столетии. Изменились государства, изменилось значение всеобщего блага, имеющего в настоящее время мировое распространение. Сто лет тому назад католическая церковь видела опасности, исходящие от либерализма. Теперь же видит права человека, живущего в конкретном обществе. Эти разные аспекты других ситуаций дали повод к появлению нового доктринального синтеза, но не новой доктрины. Что было бы, если бы католическая церковь стала лицом к лицу с новой "действительностью" и дождалась новой перемены значения всеобщего блага? Если настоящее положение, предпочитающее религиозную свободу признано католической церковью положением, гармонирующем с ее предыдущим положением, отвергающим религиозную свободу, "как крайне разрушающую и вредную для спасения душ",- некатолики могут быть правы, если будут сомневаться в твердости католических взглядов относительно этих вопросов и спросят, не произведет ли течение событий, что церковь возвратится к своей прежней враждебной позиции, если будущие события склонят к тому или если это будет полезным для Рима. Такую линию мышления еще оправдывает и то, что Собор вообще не сказал, что это новое заявление о религиозной свободе является догматическим договором, действительным на всю будущность.

Церковь назвала его исключительно пасторальным декретом, изданным "с мыслью о современных людях".

Трудно переоценить влияние и вид оппозиции, проявившейся в этом вопросе на Соборе, имея в виду непопулярность оппозиции против религиозной свободы (это нечто подобное оппозиции против материанства). Отец Джордж Тавард из Секретариата Единства Христиан заявил на пресс-конференции, что многие оппоненты лучше желали писать настойчивые письма в Секретариат, чем выступать с бурными речами. Это потому, что и мне доставало отваги для публичного провозглашения своих убеждений, поэтому они желали выразить свое возражение более тайным образом.

Не следует забывать, что в католической церкви религиозная свобода догматически не определена. Теоретически современная доктрина связана с доктриной прошлого и является звеном в ее развитии. Будущие события могут также привести к изменениям и принести другой "прогресс мысли", следствием чего будет какая-то новая доктрина. Трудно сказать, в каком направлении пойдет этот "прогресс", если настоящая историческая ситуация изо дня на день меняется. Один из видных создателей Декларации "О религиозной свободе" поставил следующий прогноз: "Невозможно обосновать сомнение относительно неизбежности прогресса, благодаря которому человеческая семья пришла к определению этого права (права религиозной свободы). (Петр Павен. Там же, стр. 7). Мы не думаем, что старая церковь возвратится на путь, которым она шагала до Второго Ватиканского Собора. Однако это не означает, что авторитетное, абсолютное течение католицизма, течение скрытое, не взорвется в будущем и не двинется, чтобы угнетать других. Это подкожное течение, может когда-нибудь пробиться на поверхность. Даже отец Муррей признает, что в будущем католики, возможно, потеряют имеющуюся истину о религиозной свободе. В самом деле, уже Иоанн в 13-й главе Откровения представил картину сил, представляющих религиозное отступление и двигающихся к преследованию всех других в переломный период истории этого мира. Средневековая нетерпимость пробудится снова. Ее кульминацией будет издание декрета, имеющего силу во всем мире, декрета, являющегося выражением остракизма, повелевающего покупать или продавать только тем, которые имеют "начертание" принадлежности к господствующему религиозно-политическому обществу.

Иоанн говорит: "Здесь мудрость". (Откр. 13, 16-18).

Мы имеем только два путевых указателя, которые будут руководить нами и ими являются: пророческое Слово Божие и опыты прошлого, истолкованные освященным разумом под водительством Святого Духа...

Б. Религиозная свобода в Новом Завете

В Новом Завете для нас путевыми столбами в вопросе религиозной свободы являются: пример Иисуса Христа, а также послания ап. Павла.

Здесь имеются три основных концепции свободы:

1. Концепция почтения совести человека.

2. Концепция почтения последнего суда.

3. Концепция почтения к идее разделения функций церкви и государства.

Иисус создал совершенно новую концепцию общества. Эта концепция немонолитного общества, наделенного правом личной свободы, избрания собственных убеждений, избрания заключенного в рамки лояльности по отношению к государству.

Новый Завет относительно религиозной свободы содержит совершенно новый и очень знаменательный взгляд, представляя этот жизненный вопрос, как связанный с благом человеческого общества. Кристальную чистоту здесь имеет ясный пример самого Иисуса Христа. "Наш Господь уважал человеческую личность. Он не насиловал, не принуждал никого к чему-либо, даже грешников. Христос никого не преследовал, не рекомендовал преследовать и не применял силу для созидания Своей церкви. Он внимательно и тактично относился к человеческим понятиям". (Свид. для проп. стр. 184. ЕГУ). Христос зашел так далеко, что даже к Своим гонителям относился вежливо и любезно. Он не сопротивлялся, когда над Ним ругались, издевались и оскорбляли. Любовью и снисходительностью Христос приобрел себе сердца. Он никогда и никому не причинял ненужной боли, никогда не оскорблял чувства человеческой души.

Он скорбел над преступлениями других людей, но не щадил для них Своей любви.

В Своей Евангельской работе Христос проявил Божественный пыл, а не обычное желание, усердие, соединенное с неутомимым стремлением к цели, но никогда не выказывал побуждения к триумфу. Проявляя нежность и сочувствие, был свободен от дешевой сентиментальности. Всегда отличался наличием доброй воли, но не слабостью. Был настойчивым, но не упрямым, усердным, но не односторонним, кротким, но свободным от низкой переоценки Самого Себя. Положение Христа было более сходно с положением доброго и нежного пастыря, чем с положением вспыльчивого и сурового судьи. Когда два ученика Христа хотели иметь преимущество перед другими учениками, прося разрешения истребить самарян, не принявших Иисуса Христа, Он запретил им и порицал их за нетерпеливое желание ограничить религиозную свободу других людей (см. Лук. 9, 54-55). Иисус часто с изумительной ясностью подчеркивал, что царство Его не от мира сего и что человек должен отдавать кесарево кесарю, а Божие - Богу. Иисус пришел в мир для того, чтобы создать народ народов. Он создал совершенно новое понятие об обществе. Это общество совместно уважающее свободную волю, созидание и действия на всяком поле деятельности. Это понятие Он распространил и на семейство (см. Матф. 10, 36).

Некоторые люди желают достигнуть славы в кресте Иисуса, а другие - нет. Разница в уровне религиозного сознания не должна быть причиной появления конфликтов в политической области. Повиновение государству и повиновение церкви Божьей - это два разных вопроса. Одно повиновение совершенно не зависит от другого; между ними не должно быть никакого конфликта, если только и политика и религия ограничиваются своей сферой действия и не будут выходить за свои пределы.

В посланиях ап. Павла раскрываются три основных понятия, касающиеся религиозной свободы. Ими являются: 1. Признание свободы совести других людей.

2. Признание Божьего суда.

3. Признание отделения церкви от государства.

Все эти три концепции проявляются и в учении Иисуса Христа, но они более систематически развиты и обработаны в посланиях ап. Павла.

УВАЖЕНИЕ СОВЕСТИ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ

В древности греки подняли на пьедестал ученого человека. Они придумали выражение "Все для мудреца". Это привело к привилегированию и политическому статусу "философа", т. е. человека ученого, имеющего совесть, названную Платоном "царской" (сам Платон носил титул "царя философов"). Необходимым критерием, дающим право осуществлять политическую власть, была мудрость, наличие некоторого ведения, знание определенных явлений. Властелины, обладающие этими свойствами, имели абсолютное право навязывать свои взгляды обществу даже в случае необходимости применяя силу.

Ап. Павел внес исключение в это всеобщее понятие никем не оспоримого права одних исправлять совесть других. В своем первом послании к Коринфской общине Павел подвергает осуждению противоречивый вопрос употребления пищи, раньше принесенной в жертву идолам. Недостаток понимания этого вопроса привел к разделению Коринфской церкви на два лагеря. Большинство считало, что нет ничего плохого в употреблении такой пищи, в то время как меньшинство считало употребление пищи, посвященной идолам, тяжким грехом. Коснувшись этой темы, Павел одобрил позицию большинства, как объективно правильную. Но на этом он не остановился. В восьмой главе этого послания он очень ясно подчеркнул, что голос совести всех своих членов и что право меньшинства, которое еще не достигло определенного уровня знаний, должно быть также охраняемо и принято во внимание большинством. В послании к Римлянам в 14-й главе, написанном год спустя, Павел снова возвратился к этому вопросу, излагая его более основательным образом. Так вот, эти лучше информированные христиане должны принять во внимание с большим доброжелательством взгляды и голос совести тех христиан, которые менее зрелы и в более ограниченной степени приняли и привили себе принципы христианства. Ни один сильнейший не имеет права решать о поступке "немощного" в вере. Ни один христианин не должен быть помехой на пути другого христианина, не должен быть тяжестью для другого человеческого существа. Павел, суммируя свою назидательную речь о необходимости уважения человеческой совести, утверждает, что все то, что не по вере - грех. (Рим. 14, 23) В своем ценном исследовании религиозной свободы во свете Нового Завета профессор - Мария Гонсалез-Руиз, приходит к следующему заключению: "Если необходимо принять во внимание повеление - уважать совесть заблуждающегося брата", приверженца из среды отдельного общества, признающего духовную власть некоторых руководителей,- то не является ли еще более важным абсолютное уважение права свободы совести в плюралистическом (немонолитном) обществе? (Гонсалез-Руиз.

"Религиозная свобода" в Новом Завете" 1965 г. стр. 3).

ПРИЗНАНИЕ ДНЯ СУДА БОЖЬЕГО

В Ветхом Завете Иегова, как Творец и Господь вселенной, представлен в роли Судьи и Победителя: "У Меня отмщение и воздаяние... Но Господь будет судить" (Втор. 32, 35-36). В посл. к Евреям (10, 30) и к Рим. (12, 18). Павел формулирует эту мысль, говоря, что суд над злыми делами принадлежит Богу. Он продвигается еще на один шаг дальше, когда говорит: "Не будь побежден злом!" (Рим. 12, 21).

Чрез все послания ап. Павла проходит очень заметное почтение к дню суда Божьего. "Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь" (1Кор. 4, 5). Павел здесь ясно подчеркивает, что не следует выносить приговор своим ближним относительно мотивов их поступков, веры и их личного отношения к Творцу. Когда люди стремятся занять место инквизиторов и религиозных судей, они вероломно присваивают себе этот Божественный авторитет, который принадлежит только Иисусу Христу, когда Он возвратится на землю как Судия и Спаситель. "Желание устранить заблуждение силой, желание принудить кого-нибудь с помощью насилия, отречься от неосознанного заблуждения, происходящего от ограниченного познания, является грехом эсхатологической нетерпимости" (Гонзалез-Руиз. Там же). Павел, бывший гонитель, желает этими словами в действительности сказать, что не следует никого осуждать прежде времени. Чьи принципы вероучения, чьи теологические формулировки являются совершенными и свободными хотя бы от наименьшей ошибки? Сами, будучи людьми несовершенными, мы не имеем права формировать совершенные духовные образы других человеческих существ, но должны ожидать пришествия Господа, а также соответствующего этому форума, каким является суд Господень.

В притче о пшенице и плевелах (Матф. 13) пролит драгоценный свет на вопрос отношений между добром и злом. Пока Христос не проявит Своего вмешательства и не положит конец всему человечеству, до тех пор имеют право сосуществовать заблудшие и истина. Здесь область существования - поле, которое определяет весь "мир". Конец этому сосуществованию положит жатва, т. е. "конец мира". Тогда окончится право существования плевелам, но это будет результат Божественного вмешательства. Однако до этого времени христиане не имеют права применять средства принудительного искоренения плевел.

Миссия осуждения, миссия вырывания или сжигания плевел не поручена церкви Божьей. Она ответственна лишь за развитие "хорошей пшеницы", "доброго семени". Только после второго пришествия Христа в мир все искупленные будут иметь право участвовать в суде" (1Кор. 6, 2), но в настоящее время - во время "эсхатологического дозревания" - христиане должны вполне уважать права людей, находящихся в заблуждении.

ПРИЗНАНИЕ ОТДЕЛЬНЫХ ФУНКЦИЙ ЦЕРКВИ И ГОСУДАРСТВА

Выражение "мир" (космос) часто применяется в Новом Завете не только в географическом, но и в богословском смысле, имеющее уничижительное содержание, такое, как неблагочестивая заинтересованность, отвращающая людей от Бога и управляющая невидимыми сатанинскими силами (например, 1Кор. 2, 6-8. Еф. 6, 12). Этими мероприятиями руководит сам сатана, "князь мира сего" (Иоан. 12, 31). Сатана претендует на право господства над этим миром с момента, когда Адам лишился этого владения, данного ему Самим Богом. В этом контексте открывается факт, что наибольшее искушение сатаны, представленное Иисусу - искушение выступить в роли политического Миссии, который бы объединил церковь и государство в одно нераздельное целое.

"Совершенно отвергая предложение сатаны, Христос этим также доказал Свое несогласие на всякий греховный союз между церковью и государством. Христос полностью и безусловно отверг проект подчинения Себе народов в политическом смысле в период этого времени" (Библ. Ком. АСД.

т. 5. стр. 314).

Профессор Базельского университета Кульман сказал, что видимая государственная власть описана в Новом Завете как связанная с невидимыми силами" и "властями". Таким образом государственная власть характеризуется безошибочным определением "мирская" (1Кор. 2, 6-8. Деян. 4, 26), с которой церковь должна любой ценой избегать контактов. С другой стороны, светская власть является властью, установленной Богом и служит божественному плану спасения, а все граждане должны подчиняться авторитету светской власти (Рим. 13, 1-6). Обязанность государства - обеспечить всем гражданам и церкви полное право свободного ведения религиозной деятельности. Государству не следует также защищать религиозные взгляды только некоторых граждан и притеснять религиозную свободу других. Государство не имеет права вмешиваться в сферу свободы личности и решать ее религиозные убеждения, но при этом религиозная деятельность может быть иногда регулируема посредством некоторых светских властей, ибо она тесно связана с общественной жизнью. Эти права суть следующие: право объединений, собраний, свободы труда, воспитания и т. п.

Государству принадлежит функция, которую формулирует Амстердамская Декларация 1948 года о религиозной свободе, функция, требующая "повиновения в отношении никого не дискриминирующих прав, изданных в пользу порядка и общественного блага". Другими словами, основание регулирующее или ограничивающее религиозную свободу, в действительности заключается "в сохранении самой сущности религиозной свободы" (Альборноз. "Религиозная свобода", стр. 140). Однако не следует смешивать элементы мирские с религиозными, когда требуется религиозная свобода. Царство Божие - духовное царство, которое наступит только в момент пришествия Христа на землю. В переходной период воскресший Христос, образно говоря, запряг власти этого мира в свою триумфальную колесницу, предвосхищая тем самым свою окончательную победу (См. Кол. 2, 15; 1Кор. 15, 24-25; См. также Гонсалез-Руиз. Там же).

Даже при отрицательном отношении светской власти проповедник Божий может сделать много доброго (Рим. 13, 4), в период бренной, временной жизни, над которой распространяется законная власть государства. Это касается общественного и политического блага граждан, а не их вечного спасения. Государство не имеет такого духовного авторитета; это авторитет принадлежит церкви. Государство не исполняет никакой прямой обязанности в обучении Евангелию. Это исключительная сфера деятельности тех граждан, которые дают обет при заключении завета со Христом и тем самым могут считаться подданными царства Христова. Государство не компетентно принимать решения в религиозных делах и тем самым не имеет ни малейшего права вмешиваться в религиозную жизнь церкви. Разные и неодинаковые цели земного царства кесаря и духовного царства Христа наилучшим образом соблюдается тогда, когда ни одна из сторон не нарушает полномочий своего партнера. Церковь не должна стремиться к господству над государством, присваивая себе права и общественные обязанности, символом которых является новозаветный "меч", а с другой стороны церковь должна искренно и стойко беречь свою евангельскую миссию в истории великого спора между добром и злом, миссию спасения. Наряду с этим государство должно воздерживаться от попытки использовать церковь для осуществления своих собственных целей. Когда государство протягивает руку к церковному кресту, тогда религиозная свобода находится в серьезной опасности, а также когда церковь протягивает руку к государственному мечу, неизбежным результатом будут преследования. Концепция отделения церкви от государства является новозаветней концепцией, вытекающей из более широкой новозаветней концепции религиозной свободы. Все дохристианские общества были связаны обрядовыми узами общей религиозной лояльности. Новый Завет выводит на сцену плюралистическое (немонолитное) общество, религиозно расслоенное, сохраняющее связь в рамках общего повиновения государству. В свое время это была действительно революционная идея. Мы должны отметить, что в послеконстантиновскую эпоху официальное христианство отбросило эту концепцию в пользу дохристианской концепции обрядового общества, соединяющего церковь и государство.

Равновесие в отношениях между церковью и государством, которое содержится в Новом Завете, сводится к определению: "свободная церковь в свободном государстве". Церковь и государство должны действовать в своих пределах без каких-либо попыток вступить в сферу деятельности своего партнера.

"Новый Завет не опасается последствий такого размежевания работы до тех пор, пока обе стороны будут находиться в сферах отдельного действия. Трудности появляются только тогда, когда одна или обе стороны переступают свои полномочия. Примером этого является повествование, записанное в Деян. 4, 18. Там мы читаем о людях, представляющих государство, которые вмешались в вопросы, касающиеся истин Божьих и чему нужно учить народ. Провидение Нового Завета гласит, что до тех пор, пока государство и церковь будут возделывать свои собственные огороды - каждый отдельно - так долго будут сохраняться мирные отношения" (Вердуин Леонард. "Реформаторы и их пасынки", 1964 г. стр. 22).