Познание свойств металлов и начало их использования, подобно развитию производящих форм хозяйства, стали переломным моментом в истории человечества и повлекли за собой неисчислимые и самые многообразные изменения в экономике, социальных характеристиках человеческих коллективов, их культуре, системе связей, торговле, размещении, соотношении различных регионов. И, естественно, первым был использован наиболее доступный и легкоплавкий металл - медь. Еще в I в. до Р. X. гениальный римский философ и поэт Тит Лукреций Кар писал:

Древним орудьем людей были руки, ногти и зубы, Камни, а также лесных деревьев обломки и сучья, Пламя затем и огонь, как только узнали их люди, Силы железа потом и меди были открыты. Но применение меди скорей, чем железа, узнали: Легче ее обработка, а также количество больше. (Lucreti. De rerun natura, V, 1280-1289.)

И затем - о главном свойстве металлов, как древние люди научились тому,

...что, расплавив, металлы возможно В форму любую отлить и любую придать им фигуру; И до любой остроты и до тонкости также возможно Лезвий края довести, постепенно сжимая их ковкой, Чтобы оружье иметь и орудья для рубки деревьев, Чтобы обтесывать лес и выстругивать гладкие брусья, Чтобы буравить, долбить и просверливать в дереве дыры... (Там же, 1263-1265.)

Встречающаяся как в самородном состоянии, так и в виде руд, медь распространена далеко не во всех регионах, но все же более доступна, чем другие металлы. Плавится она при температуре 1083° С (тогда как железо - при 1529° С), которая легко достигалась в самой примитивной плавильной печи и даже в простом очаге. Первые опыты применения меди относятся к раннему неолиту и, возможно, предшествуют появлению керамики. Они зафиксированы в слоях поселений конца VIII-VII тыс. до Р. X. в Юго-Восточной Турции

(Чайоню Тепеси), Центральной Анатолии (Чатал-Хююк), Юго-Восточного Ирана (Али-Кош), Северо-Западной Месопотамии (поселение Телль Магзалия, исследованное Российской экспедицией) и др. Но результаты этих опытов ограничиваются лишь мелкими поделками (подвески, бусы, крюки, иглы), выполненными методом холодной ковки или при первых, предельно примитивных попытках плавки. О подлинном же переходе к эре металлов можно говорить лишь с появлением крупных металлических орудий, обусловленным регулярным использованием определенных источников металла и выработкой необходимой технологии. При этом закономерно повысилась роль регионов, обладавших подобными источниками (Юго-Восточная Турция, Центральный Иран и др.). К ним должна быть отнесена и Палестина: у южных ее пределов, в Тимне на Синайском полуострове, располагалось большое медное рудопроявление, эксплуатация которого началась еще в V тыс. до Р. X. Специальные исследования (Rothenberg, 1972) привели к открытию штолен, шахт, каменного плавильного горна, скоплений шлака, руды, кремневых орудий. Горн диаметром 50 см сохранился в высоту на 30 см, температура в нем колебалась от 1180 до 1350°С. Выяснены два периода наибольшей активности добычи руды. Первый относится к рубежу V и IV тыс. до Р. X., второй - к третьей четверти II тыс. до Р. X. Естественно, нас сейчас интересует первый период, обусловивший создание одного из древнейших металлургических очагов Переднего Востока.

Медные рудники не ограничивались районом Тимны. Севернее они открыты в Фейне - у Вади Араба, между Мертвым морем и Акабским заливом Красного моря. Энеолитические шахты выделены среди более поздних шахт и в районе Эйлата на самом Акабском заливе. Открыты и целые поселения, жители которых сочетали земледелие с металлургией. Таков Телль Абу Матар к югу от Беэр-Шевы, где обнаружено около 20 подземных жилищ с активным жилым слоем, оштукатуренными ямами для воды, многочисленными зернохранилищами и свидетельствами всех стадий металлообработки - плавильными печами, тиглями, открытыми очагами первичной обработки руды, месторождения которой располагались на 96,5 км южнее. Несмотря на массу сопровождавших подобные памятники кремневых орудий, они являются безусловным свидетельством наступления эры металлов (Perrot, 1955).

Это не только вело к совершенствованию и перевооружению целого ряда отраслей производственной деятельности в самой Палестине, не только усиливало военный потенциал ее населения, но и резко активизировало торговые и прочие контакты со смежными областями. Металл и металлические изделия были весьма существенными объектами торговли, а к контролю над добычей металла и путями его распространения стремились самые различные группы, вступившие в активное взаимодействие друг с другом и с местным населением. Все это не могло не сказаться на общем уровне заселенности и развитии Палестины, обусловив новый период ее подъема.

Для первого периода становления металлургии характерно сочетание ее с каменной индустрией: камень был доступнее и дешевле металла и еще многие столетия сохранял значение основного материала для целого ряда видов орудий и прочих изделий. В силу этого сам период получил наименование энеолита или халколита - "медно-каменного века". Длительность его развития в Палестине близка к тысячелетию - с 4300 до 3300 г. до Р. X.

Первым памятником, позволившим говорить об энеолите Палестины, явились остатки поселения Телейлат-Гхассул в юго-восточной части долины Иордана. Они занимали значительную площадь - 777x434 м и образовали три всхолмления высотой около 2 м. Первые раскопки, проведенные Папским библейским институтом (Pontifical Biblical Institute) между 1929 и 1938 гг., затронули верхний слой памятника и соответственно позднюю стадию развития энеолита (Koeppel, 1940). Но результаты их были весьма значительны и позволили положить начало выделению глубоко своеобразной гхассульской культуры. В ходе новых исследований в 1966 и 1976-1977 гг. культурный слой поселения был вскрыт до его основания. Внутри него Б. Хеннесси выделил 10 фаз (Hennessy, 1977). Из них нижняя - десятая - принадлежала еще неолиту и была близка этапу В керамического неолита Иерихона. Все прочие фазы были уже энеолитическими. Возможно, они были генетически связаны с указанным этапом неолита (что не исключает появления наряду с этим и новых, привнесенных извне культурных элементов и даже сосуществования местных и пришлых групп, как полагают В. Олбрайт, К. Кеньон и др.), но достигли неизмеримо более высокого развития, выразившегося в формировании чрезвычайно яркой культуры (Albright, 1960, 65 sqq; Kenyon, 1979, 51 sqq.), a правильнее сказать - ряда родственных культур со специфическими поселенческими системами, планировкой поселков, экономикой, социальной структурой и духовной жизнью. Безусловная близость этих культур позволяет распространить на них отмеченное выше общее название.

Рис. 5.1. Карта раскопанных энеолитических памятников Палестины (по Мазару)

Гхассульский феномен охватывает весьма значительный ареал (рис. 5.1). Плотность заселения его резко возросла по сравнению с предшествующим периодом. Вместе с тем само распределение поселков по различным районам Палестины обладает определенной спецификой. При очень значительной их плотности группы поселений концентрируются по сторонам вади (сезонных, пересыхающих русел) - Беэр-Шевы, Герара и пр. - в периферийных районах, благоприятных не столько для земледелия, сколько для скотоводства. В Иудейской пустыне последнее приняло полукочевые формы. Свыше 20 поселений исследованы в ограниченном базальтовом районе Голанских высот (Epstein, 1977). Нет обычного тяготения к оптимальной средиземноморской климатической зоне. Это отличает энеолитическую поселенческую систему как от предшествующей, так и от последующей.

Поселения разновелики, наряду с крупными найдены многочисленные маленькие хуторки и стоянки. Последние также могли быть связаны со скотоводческим хозяйством. Но в ряде районов продолжало развиваться и земледелие. К известным ранее возделываемым культурам в энеолите добавляются такие важные, как оливки и финики.

Цепь поселений располагалась в традиционной долине Иордана. Телейлат-Гхассул завершает ее с юго-востока. А. Мазар видит в нем наиболее стабильно заселенный и значительный пункт этого ареала - возможно, его экономический и административный центр (Mazar, 1990, pp. 60-64). В целом наличие крупных центральных и системы подчиненных им меньших по размеру поселений внутри конкретной округи этот исследователь считает характерной чертой социальной структуры заселения Палестины того периода. Здесь можно говорить о заметном совершенствовании социальной организации, о выделении племенных вождей, о возникновении иерархии поселений и в то же время об объединении их во внутренне сплоченные группы.

На единичных крупных поселениях засвидетельствовано наличие правильной застройки, подчиненной определенному плану. К таким поселениям относятся сам Телейлат-Гхассул, Шикмим и др. Они не укреплены и плотно застроены группами домов, расположенных вдоль своеобразных улиц. Особенно выразителен план поселения Аль-эль-Харири на Голанских высотах, где длинные прямоугольные дома примыкали один к другому торцовыми сторонами, образуя несколько разделенных свободными участками линий (рис. 5.2:1). Последние рассматривались исследователем этого памятника К. Эпштейном как серии домов разросшихся родственных семей. Дома имеют прочные каменные основания, стены из лепных сырцовых кирпичей, земляных блоков, а на Голанских высотах - из базальтовых плит. Один из таких базальтовых домов достигал размеров 6x5 м, пол его также был вымощен камнем.

Формы жилых построек специфичны. Это так называемые широкие дома вытянутой прямоугольной формы размерами в среднем 3,5x12 м (но есть и заметно большие) с входом в центре одной из длинных сторон. К торцовым же сторонам пристраивались вспомогательные помещения. Вдоль противоположной входу стены часто располагались скамьи. К домам примыкали большие дворы, служившие загонами для скота. В них же находились ямы-зернохранилища.

В торцовых стенах многих основных помещений - особенно на Голанских высотах - обнаружены специальные ниши, в которые, как некогда в Иерихоне, помешались предметы поклонения - священные камни. Но теперь они представляют собой не только геометрические формы (цилиндры или блоки), но оформляются и в виде человеческих голов, иногда с углублениями для жертвоприношений в верхней части (рис. 5.3). Моделированные лица носят индивидуальный характер. Некоторые имеют бородку, другие - рога. Мазар предполагает, что они являлись изображениями персонифицированных божеств плодородия. Мне представляется, что они связаны скорее со скотоводческим, чем с земледельческим культом, что соответствует уже отмеченным особенностям создателей гхассульской культуры.

Рис. 5.2. 1. Планировка энеолитического поселка Аль-эль-Харири. 2. Храмовый участок Эн Геди

В Телейлат-Гхассуле на внутренней стороне стен ряда домов позднего этапа развития культуры открыты замечательные фрески, выполненные красной, черной, серой и белой красками и свидетельствующие об особом значении этого поселения во всей системе гхассульских памятников Палестины. Одна из фресок отличается особой сложностью композиции (рис. 5.4). Центром ее являются три вписанные одна в другую восьмилучевые звезды. Две внутренние заключены в кольца, лучи внешней, достигающей диаметра 1,84 м, покрыты поперечными волнистыми линиями, концы их полностью залиты краской. Слева от звезды, связанной, несомненно, с солярной символикой, изображены ритуальные маски и некие мифические существа, справа же, возможно, - фасад здания, скорее всего, храма. На двух фресках представлены церемониальные процессии поклоняющихся сидящим на возвышении божествам. На других стенах - большая птица, коленопреклоненный леопард и различные монстры. Манера этих изображений абсолютно оригинальна. Аналогов им нет ни в одновременных, ни в предшествующих культурах Древнего Востока. Правда, фрески и многоцветные рельефные изображения известны там с глубочайшей древности. Они обнаружены в Чатал-Хююке в Южной Турции (VII тыс. до Р. X.) и Умм Дабагии в Месопотамии (VI тыс. до Р. X.). Но эти находки и хронологически, и по характеру своему резко отличаются от гхассульских.

Рис. 5.3. Энеолит Палестины. Культовый камень в виде человеческой головы с Голанских высот

Рис. 5.4. Фрески из Телейлат-Гхассула

Еще раз подчеркну, что фрески экстраординарны и открыты лишь на эпонимном поселении. Ни в одном другом их нет. Много поселений весьма скромных. В пустынных районах Южной Палестины долговременных поселений вообще нет. Известны лишь следы временных стойбищ полукочевых групп, практиковавших, возможно, помимо скотоводства, сезонное земледелие (Kenyon, 1979, р. 59) и охоту. Закономерно поэтому обилие найденных здесь кремневых наконечников стрел. Совершенно особую группу составляют "пещерные" (подземные) поселения в районе Беэр-Шевы. Одно из них - Телль Абу Матар - уже описано выше. Целые гнезда подземных домов вырыты в сухой л¨ссовой почве (рис. 5.5). Среди них, как и среди наземных домов, выделяются основные и вспомогательные, жилые и производственные помещения. Известны случаи и смены подземных домов наземными и сосуществования их (поселения Беэр-Сафади и Беэр-Абу).

С уверенностью можно говорить о наличии как святилищ и храмов внутри крупных поселков (Телейлат-Гхассул), так и о самостоятельных культовых памятниках, непосредственно с поселениями не связанных. К последним должен быть отнесен прежде всего храм над оазисом Эн Геди на западном берегу Мертвого моря. Он располагался в глубине большого двора размерами 28x20 м, обрамленного каменной оградой со своего рода пропилеями - двойными воротами, ведущими через прямоугольную конструкцию со скамьями вдоль стен. Двор может рассматриваться как священный участок (рис. 5.2:2). В центре его располагался круглый церемониальный бассейн, а в восточной части - вспомогательная прямоугольная постройка и дополнительный выход. Сам храм занимал почти всю северную часть двора и представлял собой "широкий дом" 5x20 м со входом в середине южной длинной стороны. Против входа, примыкая к северной стене, располагалось подковообразное сооружение, ограждавшее вертикально поставленный полированный священный камень. Это уже оформленный алтарь ("святое святых"), по сторонам которого расположены скамьи и целая система круглых ям с костями животных - следами жертвоприношений. Вырабатывается определенный стереотип храма, сохранявшийся далее несколько сотен лет - до конца III тыс. до Р. X. Подобный же план имели два храма в самом Телей-лат-Гхассуле.

По предположению Мазара, храм в Эн Геди принадлежал полукочевым скотоводам Иудейской пустыни, но мог служить и местом паломничества из отдаленных общин в IV тыс. до Р. X., в том числе и из самого Телейлат-Гхассула. Других общественных зданий на поселениях нет, из чего тот же автор делает справедливый вывод о том, что религиозные институции играли лидирующую роль в социальной и экономической жизни Палестины этой эпохи (Mazar, 1990, р. 68).

Рис. 5.5. Подземные помещения Телль Абу Матара

Однако вызывало недоумение почти полное отсутствие в храме Эн Геди каких-либо предметов культа и находок вообще. Именно в этой связи особый интерес представляет замечательное открытие, сделанное в 96,5 км к югу от храма, на высоком кряже Иудейских гор, фланкирующих Мертвое море. Скрытые в горах, труднодоступные пещеры этого района могли служить убежищем от врагов. И в одной из таких пещер под названием Нахал Мишмар был найден клад из 429 предметов, завернутых в соломенные циновки и спрятанных между валунами (Bar-Adon, 1980; Tadmor et al, 1995). Часть их составляли тщательно выполненные изделия из камня (в том числе навершия булав), слоновой кости и костей прочих животных. Наиболее же значительна огромная коллекция медных изделий. Следует подчеркнуть, что тогда, в начальный период возникновения металлургии, они представляли особую ценность. Находки их в слоях поселений чрезвычайно редки. Подлинным исключением считались два медных топора самой простой клиновидной формы, найденные в самом Телейлат-Гхассуле (они-то и позволили отнести памятник к эпохе энеолита). В Нахал Мишмаре же среди сотен медных изделий наряду с многочисленными орудиями и предметами вооружения (булавами, долотами, топорами и проч.) представлены безусловно церемониальные объекты, поражающие сложностью и высоким уровнем технологии изготовления. Таковы своего рода "короны", по краям которых располагались изображения птиц и высокие геометрические фигуры, а также богато орнаментированные навершия жезлов и скипетров (рис. 5.6). Предполагается (и не без основания!), что эти драгоценности принадлежали храму Эн Геди и были скрыты в пещере Нахал Мишмар при угрозе вражеского вторжения. Клад относится ко времени финала гхассульской культуры и является ярчайшим свидетельством огромных успехов в области металлургии и металлообработки, достигнутых за тысячелетний период ее развития (Shalev, 1995).

Рис. 5.6. Медные и бронзовые изделия из пещеры Нахал Мишмар

В последние годы число таких свидетельств неуклонно возрастает. Найдены и новые клады. Среди них подлинной сенсацией стал клад из пещеры Нахал Квана, расположенной в той же прибрежной долине, несколько западнее Нахал Мишмара (Avi Gopher, 1997). Он содержит такие же медные изделия, что и последний (клиновидный топор, навершие и пр.), безусловно, синхронен ему, и само его сокрытие было, возможно, обусловлено теми же причинами. Но, помимо меди, в состав его входили многочисленные массивные золотые и электроновые (сплав золота с серебром) кольца внутренним диаметром от 2 до 2,5 см. Сечения колец квадратные, прямоугольные или трапециевидные со сторонами от 0,5 до 1 см. Это древнейшее золото Леванта, да и Ближнего Востока в целом (рис. 5.7) (Zbenovich, 1994-1995).

Рис. 5.7. Золотые изделия из Нахал Кваны

Возвращаясь к кладу из пещеры Нахал Мишмар, отмечу, что, в отличие от клада Нахал Квана, одновременность найденных в нем металлических изделий находится под вопросом. И морфологические и технологические показатели их, как и химический состав металла, свидетельствуют о возможности хронологического разброса от середины IV до второй половины III тыс. до Р. X., что подтверждается радиокарбонными датами сопровождающих их органических остатков (Bar-Adon, 1980, р. 199; Рындина, 1998, с. 25, прим. 5). Это предполагает весьма длительный период сбора этих изделий в храме и соответствует хорошо известной для Древнего Востока традиции захоронения священных изделий (как позднее и священных текстов) и целых коллекций храмовых приношений.

К концу гхассульской культуры - то есть к последней четверти IV тыс. до Р. X., как сам металл, так и центры металлопроизводства широко распространились в Палестине, и соответствующие открытия на ее территории насчитываются уже десятками (Shalev, 1995).

Несмотря на нарастающее применение металла и все большее совершенствование технологии производства металлических изделий, кремень и камень сохраняют свое значение основного материала для изготовления орудий, бытовой утвари (рис. 5.8). И большинство этих изделий заметно отличается от соответствующего инвентаря предшествующей неолитической эпохи. Даже зернотерки не похожи на иерихонские: вырабатывается более совершенная - седловидная - форма их с вогнутой рабочей поверхностью. Очень богата и многообразна кремневая индустрия. Она представлена широкими веерообразными скребками, большими но-жевидными пластинами, зубчатыми лезвиями серпов, остроконечниками, теслами, которые, в зависимости от размеров, могли служить как древообрабатывающим орудием, так и мотыгой для разрыхления земли. Продолжается древняя традиция производства каменных сосудов, в том числе весьма изящных и тщательно обработанных.

Рис. 5.8. Кремневые орудия энеолитического периода

Керамика также в большинстве своем заметно отличается от более ранней неолитической и резко превосходит ее по всем показателям: качеству глины, уровню обжига, обработке поверхности, репертуару форм, орнаментации. Формы поразительно многообразны - огромные пи-фосообразные острореберные сосуды-хранилища с широким плоским дном, коротким прямым горлом и несколькими маленькими петлевидными ручками под горлом и на ребре, реповидные и грушевидные горшки с вертикально пробитыми ручками-налепами, различные типы чаш, высокие роговидные остродонные кубки, кружки с ручками в придонной части, наконец, особая форма очень широких, как бы приплюснутых сосудов с коротким прямым горлом и двумя приподнятыми вертикальными ручками на противоположных концах сосуда. Предполагают, что такие необычные горшки служили для сбивания масла, для чего они подвешивались и раскачивались. Орнаментация сосудов представлена двумя различными видами. Первый - весьма распространенный - составляют налепные валики, часто рассеченные круглыми или полулунными вдавлениями. Они украшали прежде всего очень крупные горшки, располагаясь как горизонтально - под горлом и по ребру, так и вертикально.

Иногда валик имитировал змею. Наряду с валиками встречались группы резных линий. Второй вид орнаментации - роспись темной, чаще всего красной, краской по кремовому или розовому фону. Рисунки предельно простые, геометрические - ленты, треугольники и пр. (рис. 5.9).

Рис. 5.9. Керамика Палестины энеолитического периода

В энеолитическом периоде в Палестине появились первые некрополи - "поселки мертвых". Ранее умершие погребались внутри поселков живых. Это был очень стойкий обычай, сохранявшийся и у натуфийцев, и в Иерихоне, и в поздненеолитических поселках. Сохранился он в некоторых энеолитических поселках, где найдены погребения под полами домов. Но они стали уже исключением. При большинстве поселений, прежде всего самых значительных, открыты уже вынесенные за их пределы кладбища. И сразу же фиксируется многообразие погребальных сооружений (Антонова, 1990). В Адейме, близ Телейлат-Гхассула, представлены три вида последних: дольмены - наземные прямоугольные камеры из крупных каменных плит, каменные наброски (холмы) и цисты - могильные ямы с облицованными каменными плитами стенами. Во всех случаях погребались разрозненные кости, собранные после исчезновения мягких тканей. На кладбище Шикмима в северном Негеве наземные гробницы имели круглое каменное основание и, очевидно, купольную конструкцию из сырцового кирпича. Диаметры их варьируются от 1 до 3,5 м (рис. 5.10). В каждой найдены разрозненные кости нескольких взрослых и детей. Близкие конструкции найдены и в Южном Синае: Мазар предполагает принадлежность их скотоводам или рудокопам с медных рудников. А в прибрежной долине Шарона также разрозненные кости одного-двух человек помещались в глиняные оссуарии-контейнеры, часто выполненные в виде домов с окнами и двускатными крышами, размеры их в среднем 55х30х45 см. Отверстия для помещения костей - в торцовых стенках. Некоторые из этих изделий стоят на четырех ножках, которые, возможно, имитировали сваи прототипов оссуариев, что естественно на заболоченных участках долины. Фасады таких домообразных оссуариев часто покрывались красно-коричневой росписью, среди мотивов которой наиболее обычны человеческие глаза и нос, изображения животных и птиц, а также орудия труда, что, вероятно, документирует веру в загробную жизнь. Другие оссуарии выполнены в виде стилизованных животных или кувшинов (рис. 5.11).

Рис. 5.10. Захоронение разрозненных костей в наземных купольных гробницах с каменным основанием в Шикмиме

Рис. 5.11. Глиняные оссуарии из Асора

Захоронения освобожденных от мягких тканей костей - так называемые вторичные погребения - рассматриваются рядом исследователей (Perrot, 1961) как специфический обряд полукочевых скотоводческих общин, которые в засушливые годы могли продвигаться на запад и север от Иудейской пустыни в средиземноморскую климатическую зону Палестины. Но преобладание оседлых земледельческих поселений вплоть до южных периферийных районов получает все новые обоснования. И даже в этих районах вторичные погребения сосуществуют с обычными трупоположениями, документируя многообразие погребальных ритуалов и соответствующих групп населения энеолита Палестины.

В массе же своей вторичные погребения располагаются в пещерах и гротах, на безусловных же кладбищах стационарных поселков и внутри них самих практиковались трупоположения. Среди них различаются три вида: 1) костяки, лежащие скорченно на спине или боку (традиционная поза начиная с натуфийской культуры) в могилах; 2) костяки в той же позе внутри зерновых ям; 3) погребения детей и младенцев, подстилаемые и перекрытые крупными фрагментами сосудов или же внутри больших горшков (Антонова, 1990, с. 54). В некоторых случаях погребенных сопровождают сосуды и кремневые орудия. В числе сосудов - характерные высокие остродонные конусы (рожки).

В связи с замечательными фресками Телейлат-Гхассула мы уже касались вопроса искусства создателей энеолитической культуры Палестины. Оно, безусловно, носило ритуальный характер и представлено, помимо фресок, достаточно многообразной скульптурой, выполненной из камня, слоновой (или гиппопотамовой) кости, глины, меди. Каменная скульптура предельно стилизована (рис. 5.12:1). Это упоминавшиеся уже базальтовые человеческие головы домашних алтарей с углублениями сверху для жертвоприношений и так называемые скрипкообразные идолы, имевшие резко геометризованные очертания человеческого торса и, как предполагается, символизировавшие божество плодородия (Mazar, 1990, р. 82).

Значительно более реалистичны статуи из слоновой кости. Размеры их колебались от 12 до 30 см. Изображались как женщины, так и мужчины (рис. 5.12:2, 3). Наиболее примечательно полностью реалистическое изображение обнаженной беременной женщины ("Венера из Беэр-Шевы"). Его также связывают с богиней плодородия (рис. 5.12:2).

Среди глиняных скульптурных изделий должны быть отмечены антропоморфные и зооморфные сосуды из Гилата. Первый в несколько гротескном стиле изображает сидящую обнаженную женщину с большим сосудом (предполагаемой маслобойкой) на голове и другим - под мышкой (рис. 5.12:4). Второй представляет барана с тремя молочными сосудами на спине. Оба рассматриваются как ритуальные (Mazar, 1990, р. 80).

На ритуальных медных изделиях из Нахал Мишмара встречаются изображения голов животных, больше всего - диких козлов и домашних баранов (рис. 5.12:5). Встречены и человеческие лица, и птицы, и многочисленные геометрические мотивы, последние в ряде случаев повторяются и в глине - на керамических сосудах.

В целом исследователями гхассульской культуры подчеркивается культовый характер ее искусства и преобладание изображений божеств, дарующих плодородие и охраняющих стада, а также небесных тел - Солнца и звезд (Boissevain, 1966).

Кратко остановлюсь на интерпретации немногочисленных, но весьма интересных образцов антропоморфной пластики гхассульской культуры, прежде всего женских статуэток. В ряде специальных исследований они традиционно (как и предшествующие им неолитические) связывались с образом богини плодородия ("богини-матери"). Видный русский специалист по культуре и идеологии Древнего Востока Е. В. Антонова критически пересмотрела интерпретационную нивелировку женских изображений, исходящих из весьма уязвимого утверждения о единстве их семантики при чрезвычайно широком территориальном и хронологическом диапазоне исследуемых явлений. Справедливо подчеркнуто, что при таком подходе теряется представление о многообразии типов статуэток, неизбежных различиях в их предназначении, а также связи их с конкретным археологическим контекстом - особенностями расположения в исследованном памятнике, с окружающими остатками сооружений и находками. Между тем статуэтки могли воплощать не один образ, а многие, которые имели разные характеристики и играли разную роль в обрядовых и прочих действиях (Антонова, 1990, с. 119). Это заключение совершенно справедливо. Вместе с тем отмеченные Антоновой возражения ряда исследователей против самого существования в рассматриваемую эпоху веры в богов и персонификации сил природы (Neustupny, 1956) не представляются убедительными. Вероятная связь ряда изображений с культом предков и образами умерших, с "домашними богами" и духами отнюдь не исключает существования в представлениях неолитического и энеолитического населения Сиро-Палестинского региона образа богини плодородия, что конкретно для гхассульской культуры подтверждается выработкой определенных его стереотипов, получивших широкое распространение. Полагаю, здесь можно говорить о возникающей уже иерархии изображений, в которой определенное место занимали и предки, и "домашние боги", и духи, и мифологические персонажи при безусловном главенстве женского образа, символа плодородия, его богини, культ которой сложился вместе с возникновением земледелия (Cauvin, 1994). Во всяком случае, следует согласиться с заключением Антоновой о принадлежности "существ, которых изображали в скульптуре, к сфере, лежащей за пределами собственно человеческой" (Антонова, 1990, с. 128).

Рис. 5.12. Энеолитическая скульптура Палестины: 1 - камень; 2, 3- слоновая кость; 4 - глина; 5 - медь

Расположение многих энеолитических поселений в полузасушливых ныне районах обусловлено определенными отличиями климатических условий V-IV тыс. до Р. X. от современных. Интенсивность осадков и соответственно влажность были несколько выше, что делало возможной земледельческую практику в указанных районах, расположенных на юге Палестины и примыкающих к полупустынным областям (Беэр-Шева). В центральных же и северных районах условия значительно более благоприятствовали земледелию, достигшему там высокого развития. Число культивированных растений существенно возросло по сравнению с предшествующим периодом. Остатки пищи, найденные в ряде местонахождений (в том числе в упоминавшейся уже пещере Нахал Мишмар), свидетельствуют о выращивании пшеницы, ячменя, оливок, фиников, чеснока, лука, граната, чечевицы, орехов и употреблении желудей. Льняные изделия указывают на культивацию льна и развитие технологии изготовления льняных тканей. Земледельческие продукты широко распространялись путем активной торговли, охватившей все основные районы Палестины. Но не меньшее значение имело и скотоводство. Стадо энеолитического периода включало уже все основные виды домашних животных (кроме лошади): овец, коз, коров, свиней. При этом в разных районах скотоводство принимало как придомные, так и полукочевые формы. Последние предопределяли подвижность определенных групп, особенно в засушливые годы. Это придавало специфический характер соотношению различных групп населения и всему ходу истории Палестины в рассматриваемый период. Одним из проявлений этой специфики явился замедленный темп развития

поселений. Кеньон пишет, что гхассульские слои никогда не лежат в основании городов, их керамика и кремень отличны от индустрии последующего периода и общий вклад этой культуры в процесс формирования городов и общего развития Палестины (несмотря на значительный прогресс металлургии) весьма скромен (Kenyon, 1979, р. 64). Вопрос этот дискуссионен, но действительно процесс градообразования в Палестине завершился на несколько веков позже, чем в Месопотамии. Причины этого следует искать как в различиях социально-экономического развития обоих ареалов, так и в особой сложности состава населения Палестины, соотношении различных его групп и неизбежных изменениях этого соотношения.

Что же касается значения гхассульского феномена в древнейшей истории Палестины, то преуменьшать его нет достаточных оснований. Об этом свидетельствует прогресс не только металлургии, но и духовной жизни, искусства, торговых и культурных связей, наконец, само тысячелетнее развитие культуры и ее традиции с середины V тыс. до середины IV тыс. до Р. X. Специфика культуры несомненна. Но она не может рассматриваться как изолированное явление. Еще в середине нашего века классик библейской археологии В. Олбрайт сопоставлял ее с позднехалафской и убейдской культурами Месопотамии (Albright, 1960, р. 66).

К. Кеньон усомнилась в этом (Kenyon, 1979, р. 65), но дальнейшие исследования подтвердили справедливость сопоставления, прежде всего с убейдской культурой, которая, в свою очередь, унаследовала ряд халафских традиций (Mazar, 1990, р. 88). Полагаю, что здесь можно говорить о синстадиальности гхассульской культуры с отмеченными месопотамскими. Для этой стадии характерен поразительный всплеск художественного начала, эстетизма, я бы сказал, одухотворенности творчества древних мастеров. Начало ей положила замечательная халафская культура конца VI-V тыс. до Р. X., распространившаяся от Среднего Тигра на востоке до Балиха и даже сирийского побережья Средиземного моря на западе и Восточной Анатолии на севере. Многообразие и художественный уровень ее многокрасочных геометрических и изобразительных композиций керамической орнаментации беспрецедентны. То же касается и ритуальной пластики, и фигурных - антропоморфных и зооморфных - сосудов. Воздействия халафской культуры и прямые ее импорты фиксируются вплоть до Южного Кавказа. Как уже отмечалось, ряд ее традиций был воспринят убейдской культурой, охватившей еще больший ареал и фактически синхронной с гхассульской. Влияние ее на последнюю совершенно естественно: оба ареала непосредственно соприкасались, культурное взаимодействие здесь было неизбежно, в Палестине результаты его засвидетельствованы и появлением фресок, и заметным совершенствованием расписной керамической орнаментации, и наличием антропоморфных и зооморфных сосудов.

Остается очень кратко коснуться вопроса формирования гхассульской культуры. При разработке его был предложен ряд решений - от эволюционного развития местного неолитического населения до полной смены его новыми группами, пришедшими с севера или востока. Наиболее вероятной представляется гипотеза, учитывающая комплексность процесса формирования, в котором привнесенные иммигрантами новые культурные традиции сочетались с восприятием и переработкой их местным населением при многообразных воздействиях смежных культурных образований, прежде всего из Сирии и Месопотамии.

В третьей четверти IV тыс. до Р. X. начался упадок, а далее и распад гхассульской культурной общности. Ряд крупных ее поселений был покинут, в том числе сам Телейлат-Гхассул, поселки районов Беэр-Шевы, Иудейской пустыни, Голанских высот. В отдельных случаях (храм Эн Геди) можно предполагать вражеское вторжение, но свидетельств массовых уничтожений нет. В начале отмечается значительная перегруппировка, сочетавшаяся с появлением новых культурных групп. Предполагается, что последние распространились в Северной и Центральной Палестине, тогда как в южной ее части определенный период сохранялось еще гхассульское население. Не исключается возможность военного давления как со стороны быстро развивавшихся городов-государств урукского периода Месопотамии, так и со стороны столь же резко усилившегося объединенного Египта времени Старого царства. Но, повторяю, прямых свидетельств тотальных нашествий ни с той, ни с другой стороны нет. Вопрос остается открытым. Скорее всего, конец гхассульского феномена был обусловлен сочетанием ряда кризисных явлений как внутреннего, так и внешнего порядка, усложненных, возможно, и природными катаклизмами.