Друзья заранее прошу прощенья,— быть может и не время это вспоминать, а я вот вспомнил все мгновенно: деревню нашу дом, отца и мать.
Отец и мать мне часто говорили:"Сыночек, милый, к Богу обратись". И ежедневно обо мне молились, но я любил совсем другую жизнь,
Вино, друзья и сотни развлечений мне ослепили сердце и глаза.

И ослепленный, с диким наслажденьем смотрел я в рюмку а не в небеса.
Молитвы для меня страшнее ада были. О Боге я и слышать не хотел.  Летели дни…. Я жил в грязи и пыли… И думал я, что это — мой удел.

Мне не забыть наверное во веки тот страшный день,— отец мой умирал…. Из материнских глаз слез вытикали реки, а я стоял хмельной и хохотал:
«Ну; где же Бог твой? Чтож Он не спасает? О — Исцелитель,— чтож ты не встаешь?! Без Бога люди тоже умирают, -  и ты, отец, как все, в земле сгниёш».
Он улыбнулся и сказал сердечно: « Я жив ёщ, а ты, сынок мертвец. Но знаю, что мертвым ты не будешь вечно, и скоро воскресит тебя Творец!
Отца похоронили…. Мать молилась, втройне молилась о душе моей потоки слёз, что за меня пролились я буду помнить до сканьчанья дней.

Ну а тогда я думал по другому, была противней мать мне с каждым днем, и вот однажды я ушел из дома, глубокой ночью, словно вор, тайком
Тогда кричал я: „Вот она свобода! теперь я волен в мыслях и делах“. …Не знал тогда я то, что жизнь — болото: ступил на кочку — и увяз в грехах.
И жизнь меня как щепку, закружила в водовороте суеты и зла. Сначало хорошо кружиться было, но вскоре заболела голова.
И вскоре стал ужасной, страшной мукой мне каждый круг и каждый оборот, я волю напрегал, ум и — до боли — руки, но жизнь — водоворот, водоворот……

Друзья — о, лживое, обманчивое слово! Они водоворота самый первый круг. О, если б жизнь моя могла начаться снова — со мною б был мой самый лучший Друг
Круг развлечений, в золото одетый, меня своим сияньем ослепил, я был слепцом, не видел рядом света,  и встрашном мраке по теченью плыл.
Вино — источник зла и тысячи лишений…. „Приятный круг“ — о, скольких он сгубил, но есть источник счастья и спасенья, не пил я из него, я из бутылки пил.
Но кто же мог спасти меня от смерти, от всех грехов, влекущик так на дно? Не человек, не человек поверте, ответьте кто же? Ну, ответьте, кто?

Метался я не находя ответа. И вот однажды летом, в сильный дождь на улице я друга детства встретил, увидев земляка почувствовал я дрожь.
Предстал передо мною милый образ, глаза печальные и мокрые всегда, забилось сердце, задрожал мой голос, а  вырвались бездушные слова
Ну как там мать, меня хоть вспоминает? наврное давно уж прокляла, хотел заехать все да время ни хватает,— сам понимаешь то работа то дела.
„Дела, работа….“ Помолчал бы лучше — дела твои не трудно угадать! Я расскажу ты только сердце слушай про то, как позабыла тебя мать.

Когда сбежал ты, мать твоя от горя вся поседела  — ведь тобой жила. И каждый день в любую непогоду шла на распутье и тебя ждала
И, простирая руки к Богу, молясь во имя пролитой крови, она стояла, влитая в дорогу, столпом надежды, веры и любви.
Ну а когда стоять было не в силах, когда она в постель совсем слегла,— кровать к окну подвинуть попросила, смотрела на дорогу и ждала……
Его слова стремительным порывом с души сорвали равнодушье враз, я задрожал и прошептал пугливо:» Скажи что с ней? Она жива сейчас?"

«Сейчас не знаю … Уезжал дышала… В ее бреду эслышал я слова: — Сыночек милый ты пришел? Я знала!.. А ты,— работа, говориш, дела.
Я побежал, подстегнутый как плетью. Одним желаньем, жгучим, как огнем: Увидеть мать, не опоздать, успеть бы. Успеть пред ней раскаяться во всем
Вокзал и поезд… И одно лиш слово в висках стучало молота сильней. Хотел не думать, но напрасно,— снова я слышал лиш одно; „Скорей! Скорей!“
Вот поезд стал. Я вышел. От волненья меня трясло, и что — то жгло в груди. Я в ночь шагнул дрожащей, страшной тенью от пламени, дрожащего внутри.

Знакомая дорога и деревья, но только не знакомый сердца стук…. Вот кладбище, за кладбищем деревня. Могилы… И отца я вспомнил вдруг.
И ноги как то сами повернули… И в тишине, зашелестев листвой, меня к его могиле потянули заросшей и заброшенной тропой.
Я шел, до боли напрягая зренье, знакомая березка,— значит здесь… Впервые в жизни встал я на колени,— обжег  щеку холодный, мокрый крест.
„ Отец прости безумную ошибку! Ты прав! — ты жив — я слышу шепот  губ. стоишь ты предо мной, твоя улыбка… А я,— зловонный, сгнивший труп.

Но я заботой и любовью к маме. Сотру все прошлое, клянусь тебе! И ты мой папа, будешь в сердце с нами. А если?... Если мать уже в земле?!.“
И сердце снова бешено забилось. Я оглянулся ….  Тьма, ни зги кругом. И вдруг  -   луна…   Окрестность осветилась,  И я увидел рядом свежий холм.
Да, лишь луна и звезды знают, как я со стоном на магилу пал. И мамин холмик обнимал, рыдая, и землю по — сыновьи целовал:
Ты слышишь, мамочка? Прости родная! Не надо, не молчи, открой уста! Давай молимся вместе, дорогая, Всань, мама, слышишь, умоляю, встань!»

Но холм молчал, дыша могильным тленьем. Кругом -  ни звука, словно мир уснул.  И вдруг я вспомнил, Кто мне даст прощенье. И с воплем к небу руки протянул!..
И эта ночь последней стала ночью  В моей безбожной жизненной ночи, Она открыла мне слепые очи, И я увидел новый — Божий мир.
С тех пор живу я с Господом Иисусом, Моя в Нем радость, счастье, чистота! И никому сказать не побоюсь я, Что я не мыслю жизни без Христа.
когда я вижу пред собой картинку: Заплаканую, сгорбленную мать, А рядом — гордого, напыщенного сына, От всей души мне хочется сказать:

«Вы, матери, имеющие сына, простите ваши руки к небесам. И верьте, что молитвы ваши в силах творить и после смерти чудеса.
Вы сыновья, забывшие о Боге, взгляните на молящуюся мать и встаньте рядом, чтоб в своей дороге вам эти слезы не пришлось пожать!»