«Чем меньше мы будем жить внешне, тем вернее мы начнем жить внутренне. Наконец, чтобы сказать яснее, чем меньше будут нас тревожить дела телесные, тем больше мы узнаем дела вечные; чем меньше мы будем восхищаться тенями, тем больше мы станем помышлять о вещах истинных».

«Сладости мира сего», всякое погружение в слепую телесность губят духовную жизнь. Почему: - теряется трезвенность духа, ясность мысли, контроль над собой, рассеивается внимание, слабеет воля, ослабляется, растрепывается, растекается личность. Аскетизм призывает к отказу от всякой приятности – в пище, одежде, постели, общения с людьми и т.д. Сублимация, переход к высшим ценностям».

Ельчанинов. А. Записи. М., 1992. С. 106

«Человек может жить двояко: истинной (внутренней) жизнью, или жизнью ложной, призрачной (внешнею). Под внутреннею жизнью я понимаю ту жизнь, когда человек уже не живет одними впечатлениями, но когда сквозь все видит одну пристань и берег - Бога, и во имя Его стремится и спешит употребить в дело данный ему талант, а не зарыть его в землю, зная, что не для своих удовольствий дана ему жизнь.»

«Нас, священников, обвиняют, нас всегда будут обвинять—это ведь так легко!—в том, что мы в глубине души питаем завистливую, ханжескую ненависть к мужской силе; однако всякому, хоть немного соприкоснувшемуся с грехом, ясно, что похоть непрерывно угрожает заглушить своими плевелами и плодовитой паразитической мерзостью и мужскую силу, и ум. Неспособная к созиданию, она оскверняет в самом зародыше хрупкий росток человечности; в ней, возможно, сокрыто начало всех изъянов нашего рода, и, когда где-нибудь на извилистой тропинке дикого леса, глубины которого нам неведомы, мы сталкиваемся с нею лицом к лицу, когда застигаем ее в неприкрытом виде, такой, какой она вышла из рук искусителя, крик, вырывающийся из нашей утробы,—это не просто вопль ужаса, но и проклятье: «Ты, только ты в этом мире спустила с цепи смерть!»

Ошибка многих священников, скорее ревностных, чем мудрых, в том, что они подозревают людей в недобросовестности: «Вы не веруете, потому что вера стеснительна». Как часто мне доводилось слышать нечто подобное! Не правильнее ли было бы сказать: непорочность заповедана нам не в наказание, она—одно из таинственных, но очевидных, подтвержденных жизненным опытом условий того, данного нам свыше самопознания, познания себя в Боге, которое и есть вера. Порочность не разрушает этого познания, но уничтожает потребность в нем. Человек не верует, потому что утратил жажду веровать. Ты больше не стремишься познать себя. Сокровенная истина, твоя истина, тебя уже не интересует. И сколько бы ты ни твердил, что догмы, которые ты еще вчера исповедовал, все еще присутствуют в твоем сознании, но только разум их не приемлет, это дела не меняет! В действительности обладаешь лишь тем, чего жаждешь, ибо для человека не существует абсолютного, тотального обладания. Ты больше не жаждешь себя. Ты больше не жаждешь радости. Любить себя можно только в Боге. И ты больше никогда не полюбишь себя, ни в этом мире, ни в том—вовеки веков».